Описание отношений в конфликтной паре Наполеон — Робеспьер от Веры Стратиевской
1.ЦЕЗАРЬ — РОБЕСПЬЕР; КОНФЛИКТ КАК ЛОЖНАЯ ДУАЛИЗАЦИЯ
Поначалу в этой диаде также возникают симпатии и очарование: Цезарь кажется Робеспьеру очень отзывчивым и душевно щедрым человеком, а если знакомство происходит у него в гостях, то и гостеприимным, радушным и хлебосольным хозяином. (Робеспьеру ведь много не надо, чтоб активизироваться по аспекту сенсорики ощущений — его угостили от души, вот он и очарован.) Впрочем, солнечный оптимизм, доброжелательность и радушие ненадолго вводят Робеспьера в заблуждение. При более длительном общении у Цезаря начинают проявляться и те качества, которыми он на Гюго и вовсе не похож.
Прежде всего Робеспьера настораживает полнейшее отсутствие скромности в Цезаре, его принцип: “Пришёл, увидел, победил” — очень Робеспьеру несимпатичен, что- то в этом есть несправедливое по отношению к остальным людям.
Цезарь — завоеватель, а Робеспьер экспансии очень не любит. Не любит он ни бахвальства, ни самовлюблённости Цезаря, ни его амбиций, ни напористости. Терпеть не может его рассказы о постоянных победах: о том, как он кого — то где — то потеснил, у кого — то что — то перехватил, кого — то покорил, кого — то очаровал. (Как видим, всё то, что восхищает дуала, на конфликтёра производит совершенно обратное впечатление.)
У Робеспьера вызывает тошноту постоянное стремление Цезаря быть “самым — самым”, быть единственным и неповторимым в своём роде, — быть пупом земли.
А эти его постоянные разговоры об успехах у представителей противоположного пола? Совершенно непонятно, заводит ли их Цезарь для собственного удовольствия или для того, чтобы пощекотать нервишки своего партнёра? (Цезарю такой способ привлечения внимания крайне необходим: все эти “намёки ” подаются в расчёте на определённые действия со стороны его дуала Бальзака. Но Робеспьер всего этого не знает, он Цезарю дуалом не является, а потому и воспринимает это как пошлое хвастовство, как глупое и непристойное поведение развращённой до мозга костей особы, о чём и высказывает Цезарю в далеко не литературных выражениях.)
Принцип справедливости, всегда так почитаемый и любимый Робеспьером, — Цезарем ни в коей мере не соблюдается, а иначе как объяснить его стремление захватить побольше, вернуть поменьше? А стремление “застолбить” все пространства и территории какие только под руку подвернутся? Иными словами, как быть с привычкой Цезаря одновременно сидеть на трёх стульях? Да к этому ещё прибавьте и напористость и настырность Цезаря, (что особенно антипатично Робеспьеру), да привычку сметать и сокрушать любые препятствия.
В третьей квадре о справедливости говорить трудно. Справедливое распределение материальных благ здесь осуществляется не через демократичную логику соотношений (-б.л.) — этот аспект вытеснен в зону антагонистических ценностей, а через прагматичную и предусмотрительную интуицию времени Бальзака: справедливо то, что полезно для дела. Бальзак не рекомендует Цезарю отбирать всё у поверженного противника (или конкурента) — что — нибудь да надо оставить человеку, чтобы не нажить в его лице врага (по принципу : “Живи сам и дай жить другим.” Чтобы этот “+ чёрно- сенсорный произвол” не ударил по самому Цезарю — его, Бальзака, дуалу и покровителю.)
Наметив цель, Цезарь быстро “захватывает добычу”, быстро достигает желаемого. Но он же и разрушает установившиеся связи завоёванного им поля ( б.л.), разрушает сложившуюся структуру (объекта или отношений, существующих на этом поле), вносит сумятицу, сумбур, разброд, хаос. И только Бальзак, с его гибким и манипулятивным логическим инструментарием может перестраиваться в удобную для волевой сенсорики Цезаря форму, приспосабливаясь к нему, создавая для него структуры, оптимально подходящую для решения каких — то практических задач. (Во времена правления М.С. Горбачёва (СЭЭ) много говорили о “ перестройке”, о необходимости “перестраиваться”, но мало кто представлял себе, что это такое и в какую структуру надо перестроить весь бюрократический аппарат, чтобы он удовлетворял заявленным задачам! Понятие “ перестройки в технологическом смысле этого слова понятно только Бальзаку.)
Только логически гибкий Бальзак с его объективистской множественностью трактовок и версий, с его методичной интуитивно- логической программой и богатым технологическим опытом может создать некий “конструкт”, соответствующий намерениям Цезаря.
Для Робеспьера с его незыблемой логической программой, с его жёсткой (субъективистской) однозначностью мнений, никакая логическая гибкость, “податливость” (не говоря уже о “перестройке”) неприемлема. Робеспьер — противник всякого хаоса, равно как и всевозможных волюнтаристских тенденций, насаждающих этот хаос. Именно такой всёразрушающей и сметающей на своём пути силой покажется ему “добрая воля” Цезаря — его программная волевая сенсорика (+ ч.с.1) противником которой Робеспьер себя неизбежно объявит и будет непримиримо бороться с ней на всех фронтах, всеми доступными средствами, чего бы ему это ни стоило.
Чувствам Цезаря Робеспьер тоже не верит — в них ему постоянно видится фальшь, лукавство, хитрость, и наигранное притворство, — словом, всё то, что выражают демонстративные эмоции Цезаря — всё это раздражает Робеспьера. Стремление Цезаря к богатству — тоже у него симпатий не вызывает. (Хотя алчность Гюго он бы ещё как- нибудь перетерпел. ) К сожалению, именно то, что у дуала нам кажется ещё более — менее приемлемым, — у конфликтёра всегда принимает нестерпимо уродливые формы. Поэтому, по поводу денег, по поводу взаимной алчности и прижимистости здесь тоже возникает немало споров.
С другой стороны Робеспьер не мешает Цезарю предаваться всяким эстетическим излишествам, но вот это уже запрещает себе сам Цезарь: он любит одеваться хоть и эффектно, но дёшево. (Деньги тоже нужно экономить.) А Робеспьер всё это воспринимает как жадность, как проявление дурного вкуса и стремление к дешёвым эффектам.
Нет, как хотите, а чем дольше Робеспьер общается с Цезарем, тем больше убеждается, что до идеала ( то есть, до Гюго) ему ещё очень и очень далеко, что и высказывается Цезарю в самых нелицеприятных формах.
И это мы ещё не касались основной болевой точки конфликта — аспекта логики соотношений. Да, пренебрегает Цезарь справедливостью. Да, хочет победы только для себя. Да, хочет быть всегда первым, а остальные пусть будут последними — таково требование его программы, программы сильного и волевого лидера.
Но дело ведь не только в этом. Дело в том, что Цезарь вообще кажется Робеспьеру очень глупым человеком: ничего никогда толком объяснить не может, всё путает, перевирает, всё в одну кучу смешивает — какие уж тут претензии на лидерство! Разве лидер может позволить себе такой сумбур, такой разброд в мыслях?! Что это за человек, что это за лидер, который ни одному понятию не может дать чёткого и толкового определения? О том, чтобы что — то систематизировать или классифицировать — вообще речи нет. Зато как он любит рассуждать о том, чего не понимает! А его глупые и тривиальные высказывания — в этом он особенно уморителен!
Но не дай Бог сказать Цезарю, что он в чём — то смешон! Потому, что, кроме всего прочего, он бывает ещё и страшен, и вспыльчив, и непредсказуем в своих реакциях — особенно в гневе. Ведь, и Робеспьер Цезаря тоже третирует, “достаёт” его своей жёсткостью и прямолинейностью, стремлением подчинить всех и вся своим логическим принципам. Получается, принципы — это всё, а человек — ничто? Так получается?!
И вот уже вступают в противоборство две статические ценности первой и третьей квадры, и вот уже люди “жалят” друг друга и словами, и упрёками. И вот уже измученный, обиженный и вконец разъярённый Цезарь кричит Робеспьеру: “Молчи! Заткнись, не смей так говорить со мной!”, — а вот этого Робеспьер уж совсем не потерпит — это что же выходит, он даже говорить не имеет права?! (здесь уже приходит в действие альфа-квадровый “комплекс зажатого рта”).
Конфликт Робеспьера и Цезаря — это конфликт двух упрямых стратегов — статиков — конфликт упорный, жёсткий и беспощадный. Когда дело касается принципов Робеспьер умрёт, но не уступит — будет отстаивать их до конца, не считаясь ни с чем. Цезарь тоже свой волевой приоритет не уступит — с какой стати? — он будет бороться и драться пока не победит.
Одна беда: — в отношениях конфликта победителей не бывает…
2. НЕТЕРПИМОСТЬ К ТЩЕСЛАВИЮ И САМОДОВОЛЬСТВУ
Робеспьер не выносит самолюбования во всех его проявлениях и формах, поэтому подгоняет под своё представление о скромности всех самовлюблённых и заносчивых, подающих дурной пример своим «непристойным поведением» — всех, у кого самооценка «зашкаливает».
Следуя своему программному аспекту — демократичной логике соотношений (-б.л.1), насаждающей равенство (а вместе с ним и нормированное ограничение) прав и возможностей в принудительном и добровольном порядке, Робеспьер осуждает самодовольство во всех его проявлениях и формах. Не терпит чванливости и тщеславия самовлюблённых выскочек и считает необходимым создавать условия, препятствующие неуёмному росту их амбиций (равно как и профессиональному их росту, и росту их карьеры), для чего и вводит соответствующие социально — правовые нормативы, ориентируясь на собственное представление о приличиях. Но то, что Робеспьеру кажется нормативно приличным, умеренным, скромным, по меркам Цезаря граничит с «убожеством», выглядит невзрачным и ничтожным до неприличия. Так что и по этому вопросу им трудно прийти к соглашению.
Робеспьер выступает моралистом при каждом удобном случае, осуждая в «зазнайках» «грех гордыни» по своему нормативному аспекту демократичной этики отношений (-б.э.3), что делает его очень похожим на Драйзера (у которого этот аспект программный), вследствие этого отношения конфликта Робеспьера и Цезаря становятся похожими на зеркальные отношения Цезаря и Драйзера, (тоже очень напряжённые, из- за чего их ещё называют конфликтом или ревизией внутри квадры).
Многие (и прежде всего этики — сенсорики третьей квадры) приписывают это свойство ЛИИ (Робеспьера) его зависти, ущербности, ханжеству, заниженной самооценке собственных сил и возможностей.
Так или иначе, Робеспьер и сам не способен быть самовлюблённым «зазнайкой», и не выносит самодовольства у других.
Даже будучи актёром высочайшего класса, представитель этого ТИМа не способен играть роль самодовольного и самовлюблённого идиота. И он не способен им быть. (Это слишком чуждое для него состояние, слишком далёкая и глубоко противоречащая его программе психологическая характеристика).
Робеспьер не может позволить себе выглядеть глупо даже на сцене. (И это одна из причин, по которой роли глупых комических персонажей представителям этого ТИМа не удаются.) И тем более он не может позволить себе попадать в глупое, смешное, нелепое положение в жизни. (А в партнёрстве с Цезарем, невольно подражая зазнайству, чванливости и тщеславию конфликтёра, он попадает в эту ситуацию ежеминутно, что его также глубоко удручает, потому что он очень не хочет быть похожим на своего конфликтёра и он не хотел бы перенимать у него те качества, которые сам же в нём и осуждает. И поэтому, по мере возможности, сразу же одёргивает Цезаря и осуждает его тут же на месте по каждому отдельному поводу, что неизбежно приводит к скандалу, обостряет конфликт делает его похожим на ИТО ревизии в одностороннем порядке. Из — за чего Робеспьер кажется Цезарю занудным и въедливым компаньоном, мелочным, злобным, придирчивым «блохоловом», который только и ищет, к чему бы придраться, на чём бы подловить.
Для Робеспьера характерно постоянное недовольство собой, свои внешним видом, своим, своим самочувствием, своим мироощущением (аспект сенсорики ощущений расположен на слабых позициях «инфантильного» блока СУПЕРИД), своими скромными силами (аспект волевой сенсорики на позициях Т.Н.С.), своими «скромными» успехами (вследствие высокой требовательности к себе и к другим по творческому аспекту интуиции потенциальных возможностей +ч.и.2).
Робеспьер запрещает себе зазнаваться. (А Цезарь позволяет себе это. Для него это так естественно, ощущать себя успешным, всесильным и всемогущим: «Надо просто хотеть добиваться желаемого, и тогда цель будет легко достигнута. Всё в наших руках, всё зависит от нас самих»).
Робеспьеру такая точка зрения кажется волевым произволом: «Что значит — «захотел и добился»?! О других тоже подумать надо! Необходимо соизмерять свои возможности с возможностями других.»
3.ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ДВУХ СТРАТЕГОВ
Робеспьер пытается оградить Цезаря от тех условий, которые позволяют ему вырываться вперёд. Он стратегически старается усложнить Цезарю путь к достижению цели. Внедряет всевозможные правила, препятствующие продвижению Цезаря к цели, опутывает его всевозможными правовыми ограничениями. («Перекрывает кислород» по аспектам логики соотношений и интуиции потенциальных возможностей. И одновременно терроризирует Цезаря по аспекту волевой сенсорики и этики отношений, запрещая ему идти напролом и вырываться вперёд, обходя других членов коллектива (равных по положению и статусу) не считаясь с их правами и возможностями.
Робеспьер постоянно обвиняет Цезаря в том, что тот действует не по правилам, попирает правила работы или существования в коллективы. А именно — забегает вперёд, не оглядываясь на своих товарищей, не задумывается о том, что может быть им трудно с ним состязаться, трудно с ним конкурировать. У Робеспьера складывается ощущение, что Цезаря этот вопрос менее всего волнует — как будто это не его проблема, как будто в коллективе все не должны идти вровень друг с другом, нога в ногу, ноздря в ноздрю! Цезарь как будто даже радуется этому отставанию других и не задумывается о том., что из — за этого его стремительного продвижения вперёд, кто — то может себя неловко чувствовать: ощущает себя неспособным, неуспешным — отстающим. Робеспьер осуждает Цезаря за то, что тот в ослеплении своими успехами, редко предлагает свою помощь товарищам по работе, редко кого берёт на буксир, не помогает им подтянуться до его уровнять, догнать его и даже перегнать. Более того — Цезарь с наигранным удивлением иногда даже имеет наглость спрашивать, почему он может делать успешную карьеру, продвигать вперёд семимильными шагами, а у других это не получается — в чём причина? Он что, — какой — то особенный? Или все остальные слабее его? (Вот ведь какой зазнайка!)
Чтобы объяснить Цезарю причину неуспешности других, Робеспьер нередко (а в разгар конфликта — и всемерно) старается усложнить Цезарю жизнь, вставляет палки в колёса, где может, чтобы человек знал: не всякий путь к успеху бывает лёгким. Робеспьер считает необходимым своевременно учить таких «везунчиков» уму — разуму, чтобы жизнь мёдом не казалась, чтобы знали настоящую цену успеху.
Робеспьер часто возмущается беспардонным отношением Цезаря к товарищам постоянно упрекает Цезаря в том, что тот грубо, некрасиво и неэтично поступает, «думая только о себе». Цезарь слушает его замечания (и очень огорчается, наталкиваясь на его откровенную недоброжелательность), но старается не принимать её близко к сердцу (программа запрещает ему разочаровываться в самом себе ) и твёрдо и неуклонно следует вперёд намеченным курсом, преодолевая все препятствия, созданные конфликтёром, какие бы горя он на его пути ни поставил, каких бы преград ни нагородил.
Цезарь — стратег (по психологическому признаку). Наметив цель, он от неё не отступает. Положение усложняет только необходимость постоянно разрушать путы и препятствия, возводимые его конфликтёром ( тоже стратегом) Робеспьером, постоянно выставляющим барьеры на пути Цезаря, заставляя его растрачивать свои силы ни их преодоление.
4.»РАЗОЧАРОВАНИЕ» ПО АСПЕКТУ ЭТИКИ ЭМОЦИЙ,
ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ НЕДОСТАТОЧНОСТЬ В ИТО КОНФЛИКТА
Будучи внушаемым по аспекту этики эмоций, Робеспьер в больше степени доверяет эмоциональным этиком — субъективистам, из которых наибольшее доверие оказывает своему дуалу Гюго, полагая, что тот в любой сфере эмоциональных отношений «выкладывается по полной» — искренне и от всей души.
К демонстративным эмоциям экстравертов- этиков — объективистов — конфликтёра СЭЭ (Цезаря) и подревизного ИЭЭ (Гексли) у Робеспьера (при ближайшем знакомстве с ними) доверие утрачивается полностью и разочарование ЛИИ (Робеспьера) постигает ни с чем не сравнимое. Демонстративные эмоции конфликтёра кажутся ему удручающе неубедительными и воспринимаются как нечто несуразное, используемое не по назначению и не по существу: крутить, вертеть ими можно как угодно, но находятся они определённо не там, где должны быть.
И всё это только потому, что любование собственными эмоциями обесценивает в его глазах сами эмоции. Любование Цезаря собственным радушием обесценивает в глазах ЛИИ (Робеспьера) само радушие, вытесняет и заслоняет его. Также негативно воспринимается им и любование Цезаря собственными талантами, успехами, поклонниками и отношение ко всему этому, как к чему — то естественному, обычному, само собой разумеющемуся. (Скромнее надо быть, тогда и эмоции Цезаря покажутся Робеспьеру более убедительными!)
По большому счёту с этой проблемой сталкивается каждый человек в ИТО конфликта, получая на свою суггестивную функцию (ПО КАНАЛУ 8 — 5) вместо ожидаемой и полноценной информации только дутую «ДЕМО- версию» — некий «выставочный вариант», «рекламный ролик возможного пакета услуг» (причём, самого дешёвого и низкопробного) — этакие «Потёмкинские деревни».
Разочарование «фальшивкой» (и именно тогда, когда человек более всего нуждается в качественной информационной поддержке) глубоко фрустрирует, действует угнетающе. Воспринимается как издевательство и оскорбление, как намеренное желание жестоко подшутить или обидеть (Это всё равно, что голодному подкинуть бутафорский пирог вместо настоящего, да ещё и посмеяться над этим «приколом»).
За издевательство (за разочарование и обиду) Робеспьер мстит, как и любой квестим, по принципу «мера за меру» — справедливость должна быть восстановлена с избытком. Когда — нибудь обидчику отольются слёзы «обиженного». Придёт время, когда он сам будет нуждаться в дельном совете и действенной помощи, но вместо неё получит ответный «бутафорский пирожок» («от нашего столика — вашему») ему подадут бесполезный (или, ещё того хуже — «провальный») совет, который подведёт его под «подставу», под неприятности (А «таких» только так и надо учить — «мерой за меру»!)
5. КОНФЛИКТ РЕШИТЕЛЬНОГО И РАССУЖДАЮЩЕГО;
(ВОЛЕВОЕ ПРОТИВОБОРСТВО И ИНТУИТИВНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ)
Справедливость должна восторжествовать, и Робеспьер торжествует, направляя конфликтёра по ложному следу, засылая в поисках решений «туда, не знаю, куда». Отношения переходят на уровень взаимных «приколов», подвохов, подстав, издевательств. Советы с обеих сторон подаются такие, что хуже и не придумаешь. За каждым «приколом» и ложным советом следует ( как это принято у квестимов) череда бойкотов, отказов от помощи в чрезвычайно важных, критических ситуациях. (Вплоть до отказа мужа (ЛИИ) поехать вместе с женой (СЭЭ) в больницу к (их общему) сыну, попавшему в реанимацию в результате автодорожной аварии.)
Другой случай: муж — конфликтёр (логик-интуит первой квадры) бойкотировал поручение жены — отказывался ухаживать за больным, полуторагодовалым ребёнком в то время как ей приходилось (по разным уважительным причинам) ненадолго выходить из дома. Отвечал так: «Ты — мать, ты сиди и выхаживай!» Она одна и выхаживала ребёнка, но постоянно находиться дома не могла: муж, хоть и работал (преподавал географию в вечерней школе), но жене зарплату не отдавал. Заставлял её каждые два-три дня унизительно выпрашивать у него деньги на домашние расходы, что позволяло ему постоянно контролировать все её траты и вводить (в воспитательных целях) новые экономические санкции — новые ограничения, ставящие её в ещё более унизительное, материально зависимое положение.
(Как истинный субъективист и программный системный логик ЛИИ (Робеспьер) считает, что каждое звено системы должно соответствовать своему месту, назначению и статусу — своему «ярлыку»: кем называешься, тем и будь. Называешься матерью, так и будь ею — сиди дома и выхаживай ребёнка без помощи врачей, — одной только своей материнской заботой, любовью и душевным теплом, а на работу не ходи. Нужны будут деньги, — попроси у мужа. Отчитайся за все предыдущие расходы, докажи, что ты умеешь их правильно тратить. И тогда, может быть, муж выделит тебе ещё какую — то небольшую, но достаточную (по его мнению) сумму. Муж — глава семьи и обязан жену и учить, и контролировать.)
Жена с таким унизительным положением мириться не захотела и при первой же возможности устроилась на работу. Начав зарабатывать, она перестала брать у мужа деньги на расходы (чтобы не терпеть унижений) и содержание семьи стала оплачивать сама, что мужа тоже вполне устраивало. Но с течением времени, видя, что жена становится всё более самостоятельной, он забеспокоился и стал требовать, чтобы она уволилась с работы. Жена наотрез отказывалась сделать это. Она успешно совмещала работу и дом, везде поспевала и не считала нужным возвращаться к прежнему унизительному положению. Проблема заключалась единственно в том, что когда ребёнок заболевал (простужался в яслях), её не всегда отпускали на больничный: на работе она была единственным по своей профессии, незаменимым специалистом. Поэтому её часто вызывали на работу, даже когда она брала больничный. Работала она только в утреннюю смену, а муж — только в вечернюю. У них была возможность совмещать домашние обязанности, в том числе и по уходу за ребёнком, но муж бойкотировал абсолютно все её просьбы и поручения, надеясь сломить её сопротивление, рассчитывая, что она всё — таки подчинится его требованиям и уволится с работы.
В стремлении настоять на своём, он шёл на самые крайние меры. Рискуя здоровьем ребёнка, он самым чудовищным образом игнорировал все её просьбы и поручения. Дошло до того, что он сам же и застудил ребёнка, поскольку, несмотря на её строжайший запрет, курил в комнате, а потом выветривал запах табака, не потрудившись ни прикрыть ребёнка, ни вынести его из комнаты. Когда у мальчика поднялась температура, он запретил вызывать к нему неотложку. Говорил жене: «Сама сиди дома и сама его выхаживай, а не сбагривай в больницу кому ни попадя!». В её отсутствии он не ухаживал за ребёнком совершенно — ни есть, ни пить ему не давал. (Его возмущал сам факт таких поручений.) Температуру не мерил. Лекарство ребёнку не давал, подгузники не менял — ничего не делал! И, главное, — не позволял его госпитализировать. Говорил: «Ты нарочно его хочешь сплавить, чтобы самой дома с ним не сидеть!»
Выбрав момент и воспользовавшись отсутствием мужа, жена всё — таки вызвала неотложку, когда у мальчика в очередной раз поднялась температура. Ребёнка забрали в больницу. Но даже после этого муж не поверил в необходимость госпитализации. Разгневанный он примчался в больницу, чтобы забрать ребёнка и отвезти домой. (Даже попытался вырвать его из рук медсестры!) Накричал на врача (полагая, что он в сговоре с его женой), а потом и ей устроил скандал: «Ты на всё готова пойти, лишь бы только дома с ребёнком не сидеть!»
В конфликтных диадах альфа- интуитов (логиков — интуитов альфа — квадры) и гамма -сенсориков (этиков — сенсориков гамма — квадры) дети первыми попадают под удар из — за неспособности сенсориков вовремя сориентироваться в сложной ситуации, своевременно принять важное и правильное решение. Дети первыми страдают от несвоевременности и неэффективности их действий, от неспособности противостоять «мстительным бойкотам» инфантильных альфа — интуитов (доходящих до идиотизма, до безумия или, как минимум, до слабоумия в своём тупом и упрямом инфантилизме), готовых на самые безрассудные поступки, ради утверждения и защиты своего субъективного («системного») права на вседозволенность, на беспредельный «системный» (по белой логике) произвол и доходящий до абсурда интуитивно — возможностный (+ч.и.) беспредел, последствия которого бывают ужасны.
Конфликтное противодействие по доминирующим иррациональным аспектам между решительным Цезарем (в квадре доминируют аспекты волевой сенсорики и интуиции времени) и рассуждающим Робеспьером (в квадре доминируют аспекты интуиции потенциальных возможностей и сенсорики ощущений — пространственной, «белой» сенсорики) как раз в том и проявляется, что Цезарь всемерно сопротивляется пространственным и возможностным ограничениям Робеспьера, не теряя надежды со временем разрешить ситуацию, какой бы безысходной она ни казалась. Какие бы испытания ни посылала судьба, когда — нибудь они всё — равно заканчиваются. При необходимости уступить обстоятельствам, всякую «полосу невезения» можно переждать, неприятности — перетерпеть (если нет другого выхода), трудности — преодолеть. Главное, — не отчаиваться и идти к цели намеченным курсом, стараясь продумывать каждое действие, каждый шаг, взвешивать каждое слово, чтобы не попасть в ещё более тяжёлое положение, под новые неприятности. (Конфликт мучит, конфликт учит)
6. АКТИВАЦИЯ И КОНТРОЛЬ;
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПО АСПЕКТАМ ДЕЛОВОЙ ЛОГИКИ И СЕНСОРИКИ ОЩУЩЕНИЙ (КАНАЛЫ: 6 —7)
Аспект деловой логики находится на позициях наблюдательной функции, а потому и контроль работы, успехов и действий («самодовольного» и «самовлюблённого») конфликтёра Робеспьер считает своим неотъемлемым правом. Аспект деловой логики в квестимной модели — аристократический аспект (рациональный со знаком » +»), реализуется у статиков Робеспьера и Цезаря на витальном уровне, вследствие чего конфликтёры по этому аспекту подсознательно устанавливают отношения соподчинения.
Завидуя достижениям Цезаря и не встречая ответной зависти по поводу своих (скромных деловых) успехов с его стороны, демократичный системный логик Робеспьер, подсознательно начинает его унижать, старается поставить в унизительно зависимые отношения соподчинения, выступая в них деспотичным и жестоким доминантом, стараясь (ограничением возможностей реализации творческих потенциалов) сделать всё, чтобы положение конфликтёра в этой системе отношений стало незавидным. Чтобы, несмотря на все прошлые свои успехи и достижения, Цезарь не смог в полную силу реализовать свой творческий потенциал в настоящем и в силу сложившихся соотношений (тотального ограничения деловой активности Цезаря) вынужден был бы завидовать скромным деловым успехам Робеспьера.
Рассчитывая таким образом уравнять себя в правах, возможностях, а главным образом — в результатах, по которым учитываются заслуги, Робеспьер, одновременно с бойкотом просьб и поручений Цезаря (отказом в помощи и несправедливым перераспределением обязанности, при котором Цезарю приходится взваливать на себя абсолютно всю возможную и необходимую работу по дому, совмещая её с профессиональной деятельностью и другими обязательствами перед своими близкими и семьёй) вводит ограничительные санкции на профессиональную деятельность конфликтёра, убеждая его в необходимости на некоторое время отказаться от какой — то части работ, предлагает ему не разбрасываться по разным направлениям, не растрачивать себя по всем фронтам, не гоняться за всесторонним и разноплановым успехом ( «за многими зайцами сразу»), а заняться чем — нибудь одним.
Это предложение вызывает бурю протеста у иррационального экстраверта — стратега Цезаря. Прежде всего его пугает сама тенденция ограничения, какого — либо аспекта или направления его деятельности. По своему наблюдательному аспекту безграничной, разносторонней и разноплановой сенсорике ощущений (-б.с.7), «запускающей его активацию по деловой логике (+ч.л.), позволяющей отслеживать новые и интересные области реализации его творческого потенциала. Цезарь, как акын — что видит, то и поёт. Если ограничить его видение хотя бы с одной стороны, ему уже будет не до песен: понизится деловая активность, начнёт угасать вдохновение, он почувствует себя глубоко несчастным. Цезарь — человек широчайшего поля деятельности, поэтому предложение ограничить себя в чём- то одном настораживает его уже само по себе. За всем этим ему как стратегу видится опасная стратегическая тенденция его конфликтёра Робеспьера (патологического завистника в ИТО конфликта). Интуитивно Цезарь понимает, что стоит только начать ограничивать его деятельность с одной стороны, приободрённый успехами конфликтёр начнёт практиковать это все сторонне. А Цезарь более всего именно всесторонни системных (режимных) ограничений его творческой деятельности. Кроме того, что это бьёт по его квадровому комплексу «связанных рук», это ещё приводит к охлаждению его активационного аспекта логики действий, к угасанию его собственной воли, его волевой инициативы, к понижению ( угасанию) его жизненных сил, его волевого тонуса, он становится вялым, безынициативным рабом чужих указаний — рабски покорной марионеткой.
Именно это и происходит в семьях, где деспотичный муж ЛИИ (Робеспьер) завидуя всесторонним успехам своей жены СЭЭ (Цезаря) приводит её в рабски покорное состояние планомерно и стратегически: сначала организует тотальный бойкот (бойкотирует все её поручения, взваливает на неё всю возможную и невозможную нагрузку), потом начинает придираться к качеству её работы, контролирует по своей наблюдательной деловой логике все её действия, контролирует своевременность и качество выполнения всех её обязанностей и обязательств, ужесточает контроль, терроризирует контролем. И выбрав благоприятный момент (каких либо очень сложных обстоятельств, при которых была бы поставлена на карту жизнь или здоровье близкого ей человека) убеждает её ограничить свою деятельность только домашней работу. Что позволяет ему с полным правом взвалить все домашние обязанности только на неё, установить в семье отношения соподчинения по патриархальному образцу, самому стать полновластным патриархальным диктатором («жена да убоится мужа своего»), а её сделать безропотной покорной рабыней его воли и всех его прихотей. Что позволит ему и беспредельно издеваться над ней, над её вялой и сонной безынициативностью, язвительно напоминая о прежних успехах и сравнивать с другими ухоженными и красивыми жёнами, не позволяющими себе плохо выглядеть, разонравиться своему мужу и быть нелюбимыми им.
Быть нелюбимым для Цезаря — это трагедия. Потерять уважение близких, разонравиться своему мужу — трагедия в степени. Но в отношениях конфликта жене-Цезарю быть любимой не суждено, даже если муж-Робеспьер будет ревновать её к каждому фонарному столбу. Изречение: «Ревнует — значит любит» — слабое утешение для этика — объективиста, который по таким примитивным формулам отношения не выстраивает и которым он, по большому счёту не верит. Видя, что ревнивый супруг не перестаёт к ней придираться и терроризировать, игнорируя все её попытки добиться его расположения ( что тоже невозможно в ИТО конфликта), она понимает, что ситуация зашла в тупик и, будучи не в состоянии её разрешить, покорно подчиняется его воле, позволяя ему стать безраздельным диктатором в семье.
Добившись полного контроля над её действиями, Робеспьер переводит бойкот (по деловой логике) в блокаду. Если раньше (когда работала) она права имела ему что — то поручить и даже потребовать отчёт о выполнении поручения, то теперь у неё этих прав нет: он не обязан перед ней отчитываться, он — диктатор и контролем по логике действий поставил её в подчинённое положение. Зато теперь, находясь в положении диктатора, он получает возможность одновременно с контролем за её действиями, ввести систему запретов и ограничений во всём, что, по его мнению, «мешает» ей успешно выполнять свои обязанности. То есть, теперь, наряду с ужесточающимся контролем за её действиями (который он считает своим исключительным и преимущественным правом — своей прерогативой) и по которому он требует отчёт о выполненной домашней работе, он имеет право запрещать ей заниматься всем тем, что не имеет непосредственного отношения к её прямым семейным обязанностям. Теперь он может отсекать все «ненужные» и «лишние» направления деятельности, выходящие за рамки установленной им («справедливой» и «правильной») системы отношений — так он уравнял себя с нею в возможностях, так он сравнял (прежде невыигрышную для него) разность потенциалов успешной творческой самореализации, добиваясь (и «добившись») СПРАВЕДЛИВОГО распределения прав и обязанностей в семье, — такова цена и такова суть справедливости Робеспьера: его полное и неограниченное господство, и тотальное подавление и угнетение всех остальных.
(А по- другому невозможно «насытить» его вечно голодное «ощущение несправедливости происходящего»,— известное простонародье как обычная, тривиальная ЗАВИСТЬ, — по — другому — не удаётся: всё, что глаз видит, а око неймёт, вызывает в ЛИИ жгучую зависть, связанную с ложной активацией и последующими фрустрациями («обломами») по его активационному аспекту сенсорики ощущений (-б.с.6). Неспособность получить желаемое вызывает в нём острые приступы ненасыщаемой, «голодной» зависти», обостряют чувство несправедливости происходящего и заставляют ратовать за ограничение прав и возможностей других, имеющих (пока ещё!) свободный доступ к тому, что для самого ЛИИ недоступно (доступным будет).
Если он завидует сияющей красоте Цезаря, его румянцу во всю щёку, значит надо сделать всё возможное, чтобы Цезарь, попавший под его диктат, под его систему запретов и ограничений, потускнел, помрачнел, побледнел — угас и не сиял больше. Потому, что Робеспьеру — рассуждающему, слабому, инфантильному логику и интуиту, — при всём желании трудно сравниться по яркости и красоте с ослепительным Цезарем — ярким экстравертом, волевым сенсориком — этиком. А раз не допрыгнуть до этой красоты, значит надо жёсткими мерами запретов и ограничений поубавить его сияние. Других вариантов его программная логика соотношений не предлагает. (Меньше и хуже его кормить, хуже одевать, держать взаперти, постоянно унижать его, внушать ему, что он ничтожество, да так убедительно, чтоб он сам в это поверил, — а как ещё сбить гонор с такого (по мнению ЛИИ) «самовлюблённого эгоцентриста» и «задаваки»? — только так…)
Во всём, что касается деспотизма тотальных запретов и ограничений Робеспьер не имеет себе равных. Сказываются особенности его программной (разделительно — ограничительной) логики соотношений (-б.л.1), программирующей, в соответствии с этими разделениями и ограничениями, дифференциальные свойства любой системы, в которую внедряется, которую «организует «для себя, в своей системе координат Робеспьер.
Свои отношения в семье как в системе он также преобразует в соответствии с этими разделительными свойствами. (По многократно проверенному и доказавшему свою успешность и эффективность принципу «разделяй и властвуй».)
7. БОЙКОТЫ И БЛОКАДЫ В СИСТЕМЕ ЗАПРЕТОВ И ОГРАНИЧЕНИЙ ЛИИ
Как и любой логик — субъективист Робеспьер жестокими, системными санкциями пытается занизить деловую активность жены-конфликтёра. Всемерно и всесторонне ограничивая её деловую инициативы, он пытается её себе подчинить, старается сделать её абсолютно зависимой от его воли и решений марионеткой, а затем начинает жестоко и деспотично с ней обращаться, терзает её морально и психологически, всячески угнетает, унижает, физически и психологически терроризирует, обращается с ней как с «никчёмным», «никудышным» существом ограниченных возможностей. Стараясь загнать её в рамки системы и сломить её волю, заставив примириться со всем происходящим, он обращается с ней как с неприспособленным к суровой действительности существом, не способным выживать за пределами той «системы» — того «тёплого и уютного гнёздышка» которое он организовал для неё как «любящий», но «строгий, но справедливый» муж.
Внушает ей «глупой» и «неразумной», что мир враждебен, что там, за пределами дома и семьи ей будет намного хуже, чем здесь, под его крылом и опекой. (Он забывает, что имеет дело с вольнолюбивым и независимым экстравертом, эволютором, деятельным позитивистом, оптимистом, который ни за что не позволит запереть себя в четырёх стенах, как бы его ни запугивали и что бы ни внушали. Любое ограничение своей свободы СЭЭ будет рассматривать как досадную помеху, которую он найдёт возможность устранить, как временное негативное явление, которому он сам положит конец, найдёт выход из тупика и «пробьётся к свету», чего бы ему это ни стоило.
В описываемом выше примере семьи конфликтёров, после продолжительного пребывания ребёнка в больнице, муж всё же вынудил жену уволиться с работы, а потом долгое время попрекал её и этим увольнением, и тем, что она находится на его иждивении (он всё же заставил её выпрашивать у него деньги каждые два — три дня). Чтобы унизить её ещё больше, он постоянно называл её неудачницей (что для Цезаря особенно обидно), постоянно внушал ей, что она — пустой и не пригодный ни к чему, кроме самой грубой и примитивной (домашней) работы, человек: «Ты только болтать можешь! Ты ни на что не способна! Ты хотела устроиться на работу, почему же ты не работаешь?» — подначивал он её. «Ты же сам заставил меня с работы уволиться!» — возмущалась она. (Каждое его слово она ощущала как пощёчину, как удар бича по спине.). «А не надо было отдавать ребёнка в больницу! — отвечал он язвительно. — Может быть тогда я и не заставил бы тебя уходить с работы!»
Ох, уж эти игры по интуиции возможностей! — поди, знай, что было бы, а чего бы не было, если хотя бы один из конфликтёров поступил иначе, если бы обстоятельства сложились по — другому! Из всего этого она поняла, что ради утверждения личного превосходства, он готов был рискнуть всем тем, что для неё особенно ценно и важно: здоровьем и жизнью их ребёнка, её здоровьем и жизнью, их браком, семьёй, отношениями. Он жесточайше терроризировал и её, и ребёнка (как будто это был чужой сын). У неё даже создавалось впечатление, что он хочет от их обоих отделаться. Видя её упорное сопротивление всем его «режимным» ограничениям, он начал открыто издеваться над ней: постоянно намекал на то, что женился только ради прописки, ежедневно скандалил и изводил её в присутствии ребёнка, унижал и оскорблял их обоих. Доводил ребёнка до истерики так, что тот подолгу рыдал, захлёбываясь от плача и не мог успокоиться.
Много раз он подвергал её жизнь и жизнь ребёнка опасности тем, что бойкотировал очень важные её просьбы и поручения! Дошло до того, что он вообще ничего не делал, ни к чему не прилагал (и не желал прилагать) своих усилий: «Тебе надо, ты и делай!».
Когда им вскоре после рождения ребёнка пришлось переезжать на другую квартиру, всю подготовку, всю работу по переезду и сбору вещей ей пришлось взять на себя. Всё пришлось делать и организовывать самой. (И это при том, что она тогда ещё была кормящей матерью!) На новой квартире им необходимо было сделать ремонт. И опять, только она одна этим и занималась. Бегала в поисках подходящего по цвету и качеству отделочного материала, организовывала покупку, погрузку, доставку (в советские времена всё это было очень непросто). К ним привезли ящики с кафельной плиткой. Все ящики сгрузили и уложили пирамидой в углу коридора, а один ящик грузчики оставили в коридоре, в самом центре прохода — не захотели ставить его на место, после того, как с ними уже расплатились. Она просила, умоляла мужа убрать ящик из коридора, по которому она всё время ходит взад — вперёд с грудным ребёнком на руках. Она боялась споткнуться о него и упасть. Объясняла ему, что это очень опасно для неё и ребёнка. Но всё бесполезно! Он её не слышал! Лежал на диване, курил и смотрел телевизор. Не допросившись, она перенесла этот злополучный ящик сама. Сама рывком подняла его и взгромоздила на вершину пирамиды. Через пятнадцать минут с ней случился тяжелейший сердечный приступ. Тёща, которая случайно зашла их проведать, тут же вызвала неотложку. После того, как кризис миновал и неотложка уехала, муж напустился на тёщу с претензиями: «Это безобразие! Вы мне подсунули больную жену!» Он часто подступал к тёще с упрёками и обвинениями в адрес жены, в которой ему постоянно что — то не нравилось. (Такого кляузника и жалобщика ещё надо было поискать!)
Конечно, он ревновал её до безумия! Придирался к стилю одежды, требовал, чтобы одевалась скромнее, меньше пользовалась косметикой. (А её природа и так красками не обделила: глаза синие, румянец до ушей, волосы цвета спелой ржи.) Ему она, конечно, казалась очень яркой и вульгарной. Стоило им только выйти вдвоём, на неё все сразу обращали внимание, оглядывались и мужчины, и женщины. Его это бесило: почему только ей? Почему всё внимание ей одной, — а он чем хуже?
К каждому слову, к каждому действию жены он придирался, в каждом её поступке находил повод для ссоры и скандала. Он ей выговаривал постоянно и за всё: и за облегающее платье, и за глубокий вырез, за туфли на высоких каблуках. Всё в ней его раздражало: и походка, и горделивая осанка, и привычка вскидывать голову («задирать нос», как он говорил). Раздражали и широкие жесты (некоторая неуклюжесть, некоординированность движений, свойственная иррационалам) и то, что посуда у неё из рук выпрыгивает (преимущественно — хрусталь и фарфор) и то, что она загораживает собой проход в коридоре, потому что широко двигается во время ходьбы — и спиной двигает, и руками — не обойдёшь её!
Воспитывать её он никогда не уставал. Считал это крайне необходимым, просто потому, что многое в её словах, в её поведении ему казалось несправедливым и неправильным. И, конечно, терроризировал её запретами постоянно. Дошло до того, что он даже запретил ей мечтать. Она не имела права делиться с ним своими планами. (Всё в этой семье позволялось планировать только ему). Он ей устроил жуткий скандал, когда она вслух размечталась о заграничном путешествии. (Посмотрела «клуб кинопутешествий по чёрно — белому телевизору и сказала: «А хорошо бы съездить в Италию, попутешествовать, подняться на Везувий…» Тут- то он ей и устроил «Везувий» в цветах и красках, — «последний день Помпеи» со всеми удовольствиями… И надолго отбил у неё охоту к подобного рода высказываниям). О том, чтобы поделиться с ним своими творческими или профессиональными планами и речи быть не могло: он страшно боялся, что она отдаст ребёнка в садик, чуть только дитя подрастёт, а сама пойдёт устраиваться на работу. Он всемерно ограждал её от любой деятельности: боялся, что она будет хвастать своими успехами, а для него это — нож острый!
Он не позволял ей работать даже надомницей. Когда она научилась делать искусственные цветы и стала брать заказы из ателье, он устраивал ей скандалы всякий раз, когда заставал её за работой. Он бесновался, вопил и скандалил до тех пор, пока не заставил её выбросить в мусор все лоскутки и шаблоны для изготовления цветов. Она очень неохотно подчинилась, но без работы долго усидеть не смогла: научилась ретушировать фотографии и опять стала брать заказы на дом. Он устроил ей дикий скандал, когда однажды застал её за этим занятием. (Как если бы застал её в постели с любовником!). Ей чудом удалось спасти от него отретушированные фотографии (которые он схватил и уже собирался порвать). Она обещала ему, что заказов больше не будет . На какое — то время он успокоился, а потом опять стал её унижать: оскорблял её, обзывал ничтожеством, злорадствовал по поводу её вынужденного профессионального простоя. (Для неё это был мучительно болезненный удар по СУПЕРЭГО, по самооценке, по чувству собственного достоинства, по квадровому комплексу «связанных рук»). «Заткнуть» муженька, заставить его замолчать было невозможно — это всегда приводило к новым скандалом, новому взрыву ярости и «справедливого» возмущения с его стороны — теперь уже она наступала на горло его песне — на его больную мозоль квадрового комплекса «зажатого рта»: «Как это так — замолчать?! Кто ему запретит замолчать?! Он что, — не имеет права высказывать своё мнение?!..» Удержать его в границах нормативной лексики ей тоже не удавалось. Как истинный («весёлый») субъективист он считал, что имеет право высказывать своё мнение в полную силу эмоций, не считаясь с лексическими ограничениями.
Видя, что скандала в любом случае не избежать, она решила снова вернуться к работе: уж, если страдать, так хотя бы за дело! (Слишком глубоко и тяжело она переживала это насильственное понижение активности по (активационному!) аспекту деловой логики. Слишком сильно её угнетало это неестественное для неё состояние, — подавляло и расхолаживало её, выбивало из колеи, выбивало из тонуса, омрачало существование, «гасило свет в окне». Не может гамма — квадрал существовать в условиях творческого, делового застоя. Работа для него — главное, необходимое и естественное состояние души. День без работы, а особенно для деятельного, творческого человека — тоска смертная! Если день прошёл бездеятельно, бездарно, к вечеру наступает ощущение ужаса, страха и безысходности, к которым ещё добавляются и чувство вины перед самим собой, и угрызения совести, которые ни подавить, ни заглушить самооправданием не удаётся. Не может гамма — квадрал жить без работы, сидеть без дела — он начинает нервничать, обижаться на самого себя, он сам себе становится противен!
Квадровый комплекс «связанных рук» ярче всего о себе заявляет именно в ИТО конфликта (когда антагонистический, волевой диктат ортогональной квадры пытается подавить его тотальным террором. Вот тогда, действительно, гамма- квадрал чувствует себя связанным по рукам и ногам. (Остаётся только камень к шее привесить, — и в воду! Желание утопиться, свести счёты с жизнью действительно возникает очень сильное). Ощущение такое, что невозможно дышать.
Разрядить обстановку можно только реальными действиями, успешной, творческой самореализацией, которая одна является насущной потребностью всех представителей гамма — квадры и вне удовлетворения которой они заболевают и впадают в депрессию.
Также получилось и здесь: чуть только муж ослабил бдительность, жена нашла новый выход из положения — занялась декоративным вязанием, вязала абсолютно всё и на машине, и вручную. И остановить её было уже невозможно. Муж, предвидя возможное развитие событий, строго-настрого запретил ей вязать носильные вещи. Тогда она стала вязать декоративные изделия: настенные гобелены и коврики, ширмы, перегородки, салфетки, накидки, покрывала, настенные кашпо, кухонные прихватки и покрышки для чайников — вязала всё, что только могла себе вообразить и придумать. Муж сначала предполагал, что всё это она для дома и для семьи вяжет, а когда спохватился, было уже поздно: она начала распространять свои изделия по магазинам. Что — то относила в «Лавку художника», в художественные салоны, кое — что отнесла на городскую выставку декоративно-прикладного искусства, где её работы произвели сильное впечатление на приёмную комиссию.
Противоборство их квадровых комплексов закончилось вничью, когда она подала на развод. Он до такой степени устал с ней спорить и скандалить, что у него уже не было ни сил, ни слов, ни желания отстаивать в суде своё мнение. Он согласился с тем, что был плохим мужем и позволил судье расторгнуть их брак. Возмутился только, когда жена подала иск на алименты. Кричал на каждом углу: «Да что я, — не человек, что ли?! Разве я отказался бы выдавать ей деньги на ребёнка?! Каким же извергом она меня считает! Да, если бы она пришла ко мне и по-хорошему, по- доброму попросила, разве бы я ей отказал?..» На что она ему: «Ага, ищи дуру!.. Знаем тебя!.. Навыпрашивались!..»
8. ИДЕАЛИСТ И ПРАГМАТИК
Поначалу Робеспьер Цезарю не кажется опасным партнёром, соперником — выглядит этакой невзрачной «серенькой мышкой». Но будучи наделён некоторой предусмотрительностью от природы, Цезарь понимает, что этот скромный и непритязательный с виду партнёр, став рядом с ним, начнёт его уравнивать до себя — притеснять, прибеднять, подгонять к своим скромным, убогим форматам (во всём, что касается успешного достижения цели). А главное, — всегда будет обдавать холодом, душить нескончаемыми издёвками и насмешками, встречая в штыки каждую его новую победу, каждый новый успех. И так до тех пор, пока Цезарь сначала не «усреднится» — скатится до положения посредственности, а затем и того ниже — до положения парии. (А как же иначе? — таких «выскочек» надо учить: держать в узде и пригибать к земле, чтобы не прыгали выше головы, не хватали звёзд с неба на счёт «Раз!». Чтобы не раздражали своими успехами нормальных людей, которым по плечу то же, что и всем, — ничуть не больше. Потому, что равные возможности — это залог мирного сосуществования людей во всём мире!)
Цезарь не стремиться обитать в той среде, в которой, как рыба в воде, чувствует себя Робеспьер. Цезарь не стремится доминировать на интеллектуальном Олимпе среди скучных педантов, прожектёров — мечтателей, кабинетных учёных, утопистов — идеалистов, генерирующих фантастические идеи, разрабатывающих неприменимые в реальной жизни теории, оперирующих отвлечёнными понятиями и приходящих к потрясающим воображение выводам путём умозрительных, абстрактных умозаключений. Всё это может быть интересно Цезарю очень недолгое время. В общем и целом — это не его стезя.
Цезарь — не отвлеченный идеалист, а реалист — деятель. Он уважает свободу слова, если слова подтверждаются делами, а дела существенно улучшают условия существования тех, кто составляет ближайшее окружение Цезаря. (В том числе и ближайшее окружение того мечтателя — идеалиста, кто так красноречиво говорит о необходимом уравнении прав, обязанностей и возможностей всех членов общества, группы, команды и коллектива). Как деловой человек, Цезарь не прочь предложить Робеспьеру проект реального осчастливливания близких ему людей, членов его команды, предлагая заняться каким — нибудь перспективным и прибыльным бизнесом. Но в ответ слышит глухое, упорное сопротивление. Робеспьер — человек слова: если сказал, что все мы будем счастливы когда — нибудь (Бог даст). Значит это непременно произойдёт, при условии, что мы уже сейчас экономно распределять и расходовать ресурсы, усредняя и понижая нормативы потребления и распределения материальных благ, сводя к минимуму расходы и потребности.
Вся эти экономические санкции нагоняют тоску на Цезаря, а при конкретной попытке их внедрения, действуют, как удар обухом по голове. Вызывают бурю протеста, при которой меркнет и извержение вулкана и девяти бальный шторм кажется затишьем и мёртвым штилем. Цезарь костьми ляжет, но не позволит Робеспьеру проводить этот проект в жизнь, он будет всемерно нарушать эти санкции, как бы строго его конфликтёр ни контролировал. Будут скандалы, будут греметь громы и сверкать молнии, будут дрожать стёкла и будет биться посуда. Но эти экономические меры введены не будут. И не потому, что как экстраверт — сенсорик Цезарь хочет всего сразу здесь и сейчас, а потому, что он знает, что имеет на это право, и имеет возможность всё желаемое здесь и сейчас получит. Вот пойдёт и заработает. И получит. И не позволит конфликтёру распределять эти доходы, как бы он ни настаивал. Силу применит. Драться будет не на жизнь, а на смерть, но не позволит загнать себя в стеснённые материальные условия — и не надейся и не мечтай! Найдёт заработок и не один. Такое придумает, что Робеспьер сто раз пожалеет о введении бойкотов, блокад и экономических мер. Цезарь — это стихия! Не хочешь беды на свою голову, не мешай Цезарю быть тем, кто он есть! (Для выхода из экономических тупиков Цезарь далеко не всегда находит такие скромные и умеренные решения, как ретуширование фотографий и изготовление бумажных цветов.) Но прежде, чем пойти на крайние меры (или скатиться до мизерных заработков), Цезарь постарается найти своим силам более достойное применение. Захочет сразу и резко подняться в гору, пойти на вертикальный взлёт. Сразу выйти на нужных людей и, устроившись под надёжной «крышей» наилучшим образом, работать до сто двадцать седьмого пота не покладая рук, получать за свой достойный труд достойное вознаграждение и жить с имперским размахом, не отказывая себе и своему окружению ни в чём, а не как мышь в клетке (точнее, — в мышеловке положили крошку еды, вот ею и довольствуйся).
Конечно, за деньгами он может поехать очень далеко и попасть в «историю». Но, не поддаваясь отчаянию, не теряя чувства собственного достоинства, не теряя оптимизма и присутствия духа, он может даже из самой сложной ( а иногда и безнадёжной, безвыходной) ситуации выйти победителем.
(История одной девушки (СЭЭ, Цезаря), которая попала в чужую страну, в безвыходное положение, но нашла возможность выйти из него достойно.
Девушка — голубоглазая блондинка, красавица двадцати трёх лет, со средним художественным образованием, в начале девяностых годов заинтересовалась объявлением о работе с высокими заработками, заграницей. Приехала в Израиль. И оказалась без документов в… очень сложном и зависимом положении. По телефонной книге она нашла семью с русской фамилией. Упросила их вызволить её. Ей устроили побег. Религиозная община взяла её под свою защиту. Она стала верующей и получила статус репатриантки. Сменила имя, получила новые документы. Устроилась на работу в сельскохозяйственный кооператив (киббуц) при религиозной общине и одновременно учила язык. Отработала несколько месяцев на ферме помощницей ветеринара, где, в буквальном смысле, слова держала быков за рога, загоняя их в хлева и загоны (одна против целого стада). Заработав небольшую сумму, она переехала в один из многонаселённых городов, где очень хорошо затерялась в толпе и одновременно устроилась на курсы компьютерной графики. Поразила всех своими успехами. По окончании учёбы стала работать художником — оформителем в небольшом книжном издательстве. Но этого ей показалось мало, и она сменила ещё несколько мест работы, переходя во всё более престижные фирмы, пока не нашла подходящей. И через некоторый, очень короткий срок стала совладельцем престижного рекламного агентства. (Но рисовала она действительно хорошо…)
Цезарь умеет находить достойный выход из безвыходных (а иногда и безысходных) ситуаций, если хочет выживать достойно. Если не теряет надежды и веры, не сдаётся и не уступает обстоятельствам, он выплывает и там, где тонут другие. Причём, выплывает достойно, честным трудом. (Такой непотопляемый «Титаник»)
9. В ОЖИДАНИИ БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН
Обычно Цезарь «не плавает на мелководье». (Он себя считает «большим кораблём» и рассчитывает на «большое плаванье») Но, беспредельно расширяя сферу своего влияния, он иногда заходит в те «территориальные воды», где, как в своей стихии чувствует себя Робеспьер и «садится на мель». О большом плавании «большой корабль» с этих пор может только мечтать. Разве только поток бурной стихии снимет его теперь смели и увлечёт за собой. Новый, многообещающий, реальный проект, к которому Цезарь может приложить свои силы и в котором может успешно себя реализовать, как раз и оказывается тем самым «приливом», в котором Цезарь чувствует себя в своей стихии, в своей среде. Если есть дело, будет приложение сил, будет и успех. А для этого Цезарю нужно не позволять себе уступать обстоятельствам, не позволять себя запирать в четырёх стенах, не позволить посадить себя на голодный паёк, не позволить себя содержать в заключении, подавлять инициативу и лишать остатка сил, а вырваться в открытый мир и войти, влиться в увлечённый новым и интересным проектом коллектив. Утвердить себя в этом коллективе и возглавить в нём рабочую группу, не позволяя себя ни отклонить от цели, ни отвлечь от дел. Не слушать ядовитых насмешек и язвительных замечаний, не принимать в расчёт ни интриги, ни сплетни, ни попытки разрушить и свести на-нет всё, что он создаёт, увлекая всех за собой мощным волевым порывом, работая не покладая рук, не жалея сил.
Спасение Цезаря в его оптимизме, в волевом и трудовом порыве, в рабочем энтузиазме, в способности активизироваться по аспекту деловой логики, благодаря чему он, создавая нечто во всех отношениях грандиозное, может намного опередить своё время. И эволюционным рывком подвести общество к тем рубежам, о которых в недавние времена оно могло только мечтать, зачитываясь фантастическими небылицами его инфантильно мыслящих конфликтёров.
