Описание отношений конфликта Бальзака и Гюго от Веры Стратиевской
Бальзак — Гюго
1. Программная позиция Бальзака «Я свободен, я ничей!»
Программа ТИМа: Прагматичная предусмотрительность.
Эволюционная программа. Если уж что — то делать, так с самого начала спланировать свои действия так, чтобы они привели к успешному результату. (-ч.л.2 -позитивизм).
Не делать ничего такого, о чём бы пришлось впоследствии пожалеть. Избегать всего, что может привести к негативному результату. Избегать опасных и вредных влияний. Не позволять собой манипулировать, не позволять вовлечь себя в опасное и вредное предприятие. Избегать суеты и толчеи, избегать условий, в которых можно попасть под влияние и «потерять себя», изменить себе, совершить оплошность, совершить рискованный, неосмотрительный поступок.
В конфликтных ИТО на действия Бальзака влияет (активизируется) программа соцзаказа второй квадры.(программы предосторожности соцзаказчика Максима): «Ошибаться опасно. Тот, кто ошибается — сам виноват (надо было думать, прежде, чем делать!). Тот, кто не ошибается, всегда прав». Не ошибается тот, кто ничего не делает, поэтому лучше ничего не делать, чем сделать что-то неправильно. Исходя из этого, Бальзак предпочтёт «заморозить» чью-то «опасную» инициативу, сковать мрачными прогнозами чью-то неуёмную активность, чем позволит человеку втянуть себя в опасное предприятие.
2.Сильные свойства ЭГО — блока Бальзака
Творческие манипуляторы — технологи (к которым относятся Бальзак и Габен, ЭГО — творческий аспект деловой-методической, технической логики (±ч.л.2) — этические аспекты отношений (чувства, эмоции) также рассматривают в свете технических манипуляций, производимых в учебно — методических и воспитательно — профилактических целях. Поэтому к сильным свойствам ЭГО- творческой функции Бальзака можно отнести:
*Способность подмечать тактику и стратегию каждого человека. *Способность наблюдать и распознавать его «методики» и «повадки» (что делает каждого человека предсказуемым для Бальзака, а его поступки хорошо прогнозируемыми). *Способность быть хорошим психологом, распознавать последовательность действий человека, понимать мотивы и стимулы его поступков. *Способность предвидеть и прогнозировать поступки человека. *Способность манипулировать им и его действиями. * Способность заманивать его в заранее расставленные «ловушки» мнимыми и мнимо — реальными стимулами, поясняя свои действия также мнимыми или мнимо- реальными мотивами (чаще всего — «желанием добра», воспитательно — профилактическими мерами). *Способность манипулировать локальными, тактическими целями человека, заманивая его в «ловушку» предсказуемых поступков и действий, последовательность которых всегда так обстоятельно и методично изучает Бальзак, сверяясь с опытом своих наблюдений, пополняя и обогащая его. *Способность манипулировать людьми он также «отрабатывает» на этих «затеях», испытывая ощущение своей власти над ними ( и не скрывая свою радость по этому поводу). *Способен лукавить, интриговать, лицемерить и хитрить, опять же, получая удовольствие от этих «шалостей», подстав и подвохов.
*Обожает фрустрировать, обнадёживать и разочаровывать ( «обламывать») человека, многообещающе подбадривая и поддерживая в нём надежду, вплоть до момента разочарования («облома»).Поскольку считает необходимым понять для себя понять, какие действия к какому результату приводят. *Старается заинтересовывать собой, «зацепить» и вести человека как на поводке, манипулируя его желаниями. (Предусмотрительный, упрямый тактик1) *В интересах гарантированной успешности этой забавы старается выглядеть обаятельным, привлекательным, производить на людей располагающее, приятной впечатление. («Ловушка» обязана быть заманчивой и привлекательной.) *Обожает устанавливать близкие, доверительные отношения с людьми ( собирая необходимую информацию об интересующем его человеке, присматриваясь к объекту своих будущих манипуляций.
1 По психологическим признакам предусмотрительности, тактики (аспект интуиции времени в инертном блоке ментала) и упрямства (аспект этики эмоций в инертном блоке ментала).
*Обожает чувствовать себя этаким «кукловодом» ( полагая, что лучше быть «кукловодом», чем куклой, которой манипулирует, кто хочет). *Наделён способностью уничтожать язвительным замечанием, очень ироничен, язвителен, жесток. * Наделён способность «блефовать», «открывать карты» в последний момент, имея на руках лучшие «козыри» ( которые он к тому времени успевает собрать). * Способен обнадёживать, блефовать и завлекать («вести игру») до последнего момента, а потом «срываться с крючка» ( разочаровывая «ловца», предвкушающего близкую и лёгкую победу).
Разыгрывая эти сложные, тактические комбинации Бальзак «тренирует» свою интуицию времени ближайших действий, событий и перемен, убеждаясь в очередной раз, что она его не подводит: все намеченные «объекты», угодили в заранее расставленный «капкан» (каждый в свой).
Ловушки устраиваются в рамках программы «Учитесь властвовать собою», обусловлены признаками динамического конструктивизма и объективизма, свойственными только Бальзаку и Габену, направлены против экспансии конфликтёров и ревизоров (Гюго и Гамлета) и сводятся к вероломным стратегиям (у Габена) и тактикам (у Бальзака), обманным ходам и уловкам, фрустрациям, разочаровывающим и охлаждающим эмоциональный пыл преимущественно программных эмоциональных этиков, а также создающим проблемы взаимодействия со всеми конструктивистами — с теми у кого этические аспекты находятся в инертном блоке модели. (Обмануть доверие человека — меньшее из зол, если возникает необходимость отдалиться от него на безопасную дистанцию. Пусть себе доверяет и ждёт, главное — оказаться в безопасности, за пределами сферы его влияния: «Я свободен! Я ничей!»)
Таким образом, беспроблемное взаимодействие Бальзака и Габена оказывается возможным только с дуалами- статиками — эмотивистами (Цезарем и Гексли). Всем остальным приходится периодически попадать на минное поле их методичных («учебно — профилактических», «проверочных») «ловушек», переживать болезненные фрустрации и разочарования, становиться объектом болезненной ломки (по инертным этическим, а то ещё и инертным этически — интуитивным (этиков — сенсориков ) программам, связанных с крушением надежд и иллюзий (которые периодически самими же «разрушителями и восстанавливаются для последующей же ломки). После чего незадачливому соискателю расположения Бальзака (или Габена) приходится буквально по кусочкам собирать свой разрушенный эмоциональный стержень (если это ещё удастся), а потом ещё и становиться объектом издёвок и насмешек «разрушителя», объектом его назиданий на тему «Учитесь властвовать собой».
Пример последствий таких разрушений — итоговая безысходность отношений Евгения Онегина (Бальзак) и Татьяны Лариной (Драйзер, инертный этик). Сам же «назидатель» разрушил эмоциональный инертный блок своей героини, а потом попытался «сдвинуть обломки с места», перевести их в мобильный блок и «оживить» их для будущих удобных для него отношений. А эта манипуляция не для модели Драйзера. А только для тех, у кого этические аспекты изначально находятся в манипулятивном (мобильном) блоке, а не в инертном. И то, на определённых позициях. От этих «ломок» даже сами дуалы прагматиков — конструктивистов (Бальзака и Габена) страдают. А что уж тут говорить о конфликтёрах, активаторах и прочих. А с другой стороны, и изменить ничего нельзя — задано соционом. И неизвестно ещё, для кого это оказывается большей трагедией — для них самих (Бальзака и Габена), или для тех, кто пытается построить с ними прочные долговременные отношения.
Положение временно стабилизируется, когда прагматичные конструктивисты решают прагматично и расчётливо подойти к стабилизации отношений. Решают, что никаких дальнейших проверочных мер уже не будет, они останавливают свой выбор на этом партнёре, «бросают свой якорь» здесь и сейчас — здесь их последний причал. Но потом выясняется, что никакой это не последний причал. После целого ряда болезненных разочарований и фрустраций, от которых теперь приходится страдать им самим (в силу взаимного разрушительного воздействия неблагоприятных ИТО), им приходится прийти к неутешительным выводам, принять важное решение и сделать очень тяжёлый выбор между прошлым и будущим (для себя и для партнёра). Как прагматичные динамики они выбирают будущее. Более того, они никогда не перекрывают для себя будущее — ни беспечный позитивист Габен, ни тем более, предусмотрительный программный интуит Бальзак. Ради этого им и устраиваются «проверочные» ловушки и отстраняются неподходящие партнёры с назиданием: «Учитесь властвовать собою.» При этом он не чувствует себя ни грабителем надежд, ни разрушителем иллюзий, полагая, что и партнёр ушёл от него не с пустыми руками — теперь он обогащён знанием жизни, получил важный для себя урок, приобрёл очень значимый опыт. (А за приобретения надо платить.) Поэтому и должником в этих условиях Бальзак себя не считает — все счета сведены, все долги списаны: он провёл учебно-воспитательную работу и иначе эти отношения не рассматривает.
Беда в том, что его конфликтёр — эмоциональный программный этик Гюго —так не считает и предъявляет к оплате неимоверно высокий счёт за потраченное время, за утраченные надежды и иллюзии, говоря: «Я к тебе всей душой, а ты…»
А вот этого уже Бальзак не понимает: » Что значит: «Я к тебе всей душой…?!» Что это за мена такая — его жизнь и свобода в обмен на чью- то душу?! И что это за мода такая — торговать душой, предлагая её встречным и поперечным на каждом перекрёстке в качестве эквивалента материальных ценностей и услуг?! Свою душу надо держать при себе и дорожить ею, а то как бы и впрямь, «покупатель» не выискался…»
Программа «Учитесь властвовать собою», игра в «Замри — отомри!», «работа с управляемыми эмоциями».
Бальзак может по многу раз фрустрировать одну и ту же жертву, терзая её по нескольку лет кряду с интервалами в два — три месяца: то исчезнет, позволив жертве отдохнуть, оправиться после шока и восстановить силы после очередной психологической травмы, а потом появится через определённый промежуток времени, очень точно просчитанный им интуитивно на основании уже имеющихся наблюдений.). Но при этом будет считать, что оказывает человеку неоценимую услугу, обучая его способности владеть собой и управлять своими чувствами, указывая при каждом удобно случае на негативное влияние неуправляемых страстей (которые сам же и возбуждает, и моделирует своими тактическими уловками.)
Для этой цели и предназначается учебно — профилактическая программа «Учитесь властвовать собою», которой он в качестве утешительного приза одаривает своих учеников, преподавая им уроки сдержанности : «лучше быть тем, кто управляет, чем стать тем, кем управляют» — «объектом манипуляций», игрушкой в руках судьбы», марионеткой в руках тех, кто пытается руководить твоей волей, мыслями, чувствами, поступками, лишая их логики и здравого смысла. Лучше ограждать себя от опасных влияний и самому управлять своими чувствам.
Более того, — и это уже назло тем, кто пытается его поработить, — по мнению Бальзака, лучше остаться в одиночестве, отстранив и отдалив от себя всех экспансивных и не в меру эмоциональных, чем позволить им управлять собой, заставляя совершать оплошности и роковые ошибки, за которые потом приходится дорого расплачиваться.
Лучше быть свободным и независимым человеком, чем «марионеткой» в руках ложных доброжелателей.
Впрочем, со временем и одиночество не кажется Бальзаку панацеей от всех бед. Природа и молодость берут своё. У Бальзака возникают опасения относительно своего безрадостного, одинокого будущего. Возникает желание повторить проверочный эксперимент с уже известной ему персоной или с какой — нибудь другой. Поэтому, выждав определённое время, творческий прагматик — конструктивист выходит из тени, «даёт о себе знать» (проверяет, помнят ли его ещё? не забыли ли? и как относятся?) и наигранно — весёлым тоном предлагает встретиться. Если человек отзывается на предложение слишком активно: «Да! Очень хочу встретиться! Очень — очень хочу!» — встреча может вообще не состояться. Эксперимент прервётся в самом начале, поскольку его результат «технологу» изначально известен: «объект» ещё не «остыл», встречаться с ним пока ещё рано; лучше позвонить тому, чей пыл несколько поохладился и попытаться его «растопить». (Такая вот, игра в «Замри — отомри!»)
Бальзак способен замораживать активность партнёра, парализуя его инициативу и волю на сколь угодно долгий срок. «Ловушками» («ложными приманками»), фрустрациями («обломами» и разочарованиями) назиданиями и нравоучениями — программой «Учитесь властвовать собою» может так «заморозить» партнёра, вести в такой ступор, что человек ещё долго и шагу не сможет сделать без его соизволения, и пальцем не сможет пошевелить, будет его панически бояться (даже его квадрал), будет ощущать себя абсолютно зависимым от его планов, намерений и воли. Будет ждать дальнейших указаний с его стороны, целиком и полностью полагаясь не его мнение и опыт, сверяясь с его планами и согласовывая с ними свои действия (по вопросам: куда ступить, как поступить, на что решиться, кому довериться). При этом ответственности за его решения Бальзак на себя не возьмёт, а даст советы в иносказательной или уклончивой форме туманных намёков, осторожных рекомендаций, отвлечённых прогнозов (вроде: «пойдёшь направо — коня потеряешь, налево — голову сложишь… Так что, решай сам, что тебе больше подходит.»), мрачных, двусмысленных предсказаний и притч, поскольку и ответственности за последствия им данных советов тоже на себя брать не захочет. Так что, программа «замри!» в его «игре» работает реально, а «отомри» — условно.
Тот, кого реально коснулось влияние внушений Бальзака «замрёт» основательно и нескоро «отомрёт». Что особенно печально (и ущербно) даже для его квадралов, поскольку в третьей квадре существует комплекс «связанных рук». И когда Бальзак с ними начинает играть в «замри — отомри» (а это его способ притормаживать деловую активность конкурентов, приглушать их предпринимательскую инициативу те, кто прежде относились к нему с уважением и симпатией, начинают ему мстить и становятся его злейшими врагами. ( Этими же методами Бальзак примораживает активность Штирлица, подавляя его деловую инициативу в ИТО ревизии , «гасит» деловую активность Джека в зеркальных ИТО, приглушает инициативу Габена в деловых, Дона в ИТО «погашения», Робеспьера в квазитождественных ИТО и т.д. По своей программной интуиции времени (интуиции ближайших перемен (+б.и.1) Бальзак никому не позволяет себя опередить ( особенно, в важных для него деловых вопросах), поэтому и притормаживает активность конкурентов, как умеет. А он это умеет. )
Соконтактники Бальзака и Габена (преимущественно, эмоционально инертные- конструктивисты ) предъявляют серьёзные претензии в связи с этими «технологическими играми», возмущаясь тем равнодушием и холодностью (а иногда и откровенной насмешкой) с которыми Бальзак (и Габен) манипулируют их эмоциями. (И претензии эти совершенно справедливы: почему-то этим техническим манипуляторам — Бальзаку и Габену — не приходит в голову каждые пять — семь секунд включать и выключать электроприбор (компьютер, например) бесконечно долгое время — «Как можно! Прибор испортится! Накопится статическое электричество в энергоблоке! Всё взорвётся, замкнётся, перегорит! Искры посыпятся!»… А когда они то же самое делают с инертным этиком (а это — все конструктивисты, это половина социона): то поднимают, то опускают их эмоции в инертном блоке, то поднимают, то сбрасывают напряжение, то «зажигают», то «гасят» — они не задумываются о том , что у инертного этика тоже накапливается инертная энергетика в этическом блоке, которая потом на них же самих искрами и посыпется только потому, что измученный эмоциональными перепадами человек уже не в состоянии будет их погасить. (А если и задумываются, то тогда следует предположить, что к людям они относятся хуже, чем к машинам.)
Можно, конечно, предложить пообщаться с ними на технически доступном языке, объяснить: «Так, мол и так, встречаться больше не будем — транзисторы перегорели, предохранители вылетели, больше я на твои уловки не поддаюсь, отношения закончены, просьба мне больше не звонить и не беспокоить.» Но и эта мера успеха не гарантирует: в будущем у них неизбежно возникнет желание снова позвонить и произвести проверку. Хотя, конечно, такая форма изложения будет им обоим приятна: наконец — то и с ними поговорили по- человечески. При этом они и откроют для себя нечто новое: оказывается человек может быть менее вынослив, чем компьютер, ему тоже иногда бывает больно.
Первое сближение и первое «знакомство»…
Способность внезапно и резко замыкать партнёра на его же собственных эмоциях в момент наивысшего напряжения сил и накала страстей, способность резко «пережигать пробки», сбивая эмоции партнёра его же собственным огнём для того, чтобы резко понизит напряжение в эмоциональной сети отношений и создать максимально благоприятный для себя эмоциональный и психологический режим, создаёт Бальзаку (и Габену) огромное количество проблем в неблагоприятных ИТО. И прежде всего в отношениях конфликта. Яркое радушие Гюго — такое притягательное и привлекательное как огонёк в ночи, как маячок, путеводная звёздочка в небе при ближайшем рассмотрении оказывается ловушкой для самого Бальзака, «катастрофой №1», проблемой всей его дальнейшей жизни. Потому, что Гюго — это не тот партнёр, которого при желании легко отодвинуть на расстояние вытянутой руки, сказать ему: «Замри!», потом охладить, потом растопить и снова подогреть до нужной температуры и в нужном режиме на нужной дистанции этот «подогретый объект» удерживать и эксплуатировать на протяжении длительного количества времени.
Трудно даже предположить, кому бы была по силам эта технологическая задача. Бальзак же, как и подобает творческому деклатиму-технологу, пытается решить её легко и уверенно, экспериментальным путём. И попадает из огня да в полымя.
Потому, что с Гюго эти технологические манипуляции не проходят. Он сам технолог. Эмоциональный, технический и информационный. И по своей манипулятивной деловой логике и логике соотношений, по своей наблюдательной, спекулятивной этики отношений Гюго — великий мастер создавать удобное ему мнение в отношении нужного ему человека, вытесняя его из «приличного общества» (что для Бальзака как для прагматика — крайне нежелательно). Гюго объявляет Бальзаку священную войну — джихад, устраивая на него охоту как на коварную лису (которая «портит нам виноградники, а виноградники наши в цвету»). Устраивает ему (и ему подобным) этическую «чистку», рассказывая о нём всякие ужасы в каждом приличном доме, устраивает на него травлю на всех уровнях. И везде, где бы он ни появился, он не перестаёт возмущаться и негодовать, дополняя свои рассказы всё более красочными описаниями. Вплоть до того, что каждое общение с человеком начинает со слов: «А я тебе не рассказывала про этого… как его…» и дальше следует всё та же история с новым набором подробностей. При этом глаза у Гюго загораются зловещим блеском, лицо склоняется к собеседнику, голос понижается до доверительных интонаций , а ехидная улыбочка расплывается в хищном оскале: сейчас он разделает под орех того, кто не оправдал его надежд, разочаровал, отказал в пустячной просьбе и глубоко его этим обидел, заставив пережить унизительные и неприятные моменты.
А неприятностей Гюго старается не только не допускать, но и, подчиняясь каким — то внутренним своим архаичным ритуалам, старается их «отпугнуть» и отогнать от себя куда подальше, словно злых троллей, чтобы они отступились от него раз и навсегда… Когда Гюго кричит (а кричит он всякий раз, когда сталкивается с неприятностями), голос у него уплотняется, становится непередаваемо грубым и резким, к нему добавляются визгливые тембры и хрипотца. Причём, такой тембр голоса оказывается у всех представителей этого ТИМа, вне зависимости от пола и возраста. Если ребёнок-Гюго может подолгу надсажено и резко кричать из — за того, что у него отобрали любимую игрушку или увели раньше времени с праздника, то что же тогда говорить про взрослого рассерженного Гюго, который ни в коем случает не упустит случая в полный голос (надсажено, визгливо и хрипло) покричать из — за того, что ему испортили настроение, отбили аппетит, украли мечту, лишили иллюзий, испортили ожидаемый праздник, лишили ожидаемой радости, ожидаемого удовольствия? Гюго будет терроризировать обидчика криками и уймётся очень нескоро (где — то, от тридцати до пятидесяти минут сплошных и истошных воплей обидчику обеспечены, после этого ещё минут двадцать Гюго будет выражать негодование отдельными возмущёнными выкриками, после этого ещё минут десять — пятнадцать (максимум, двадцать) будет возмущённо отфыркиваться (и всё это время будет напряжённо смотреть обидчику в глаза, стараясь заметить в них выражение страха, досады, боли и сожаления). Потом, удовлетворившись результатами наблюдений, Гюго ещё какое — то время пофыркает, повозмущается и только после этого заговорит холодным и резким тоном, давая понять обидчику, что он оскорблён до глубины души и к прежним доброжелательным отношениям вернётся не скоро.
Не смущаясь присутствием посторонних, в любую минуту и при любых условиях Гюго сочтёт необходимым дать мощный эмоциональный отпор разочаровавшему его человеку и сдерживать себя не будет. С какой стати он должен обуздывать свои эмоции? Чтобы ситуация снова повторилась? (Маленький эпизод: школьник пришёл на перемене к школьному врачу Гюго. Заявил, что плохо себя чувствует, попросил выдать ему справку от освобождения о уроков. Врач — Гюго — средних лет солидная дама, небрежно прослушав его и поверхностно осмотрев, заявила ему, что он здоров. «Я болен!» — возразил ей ребёнок и кашлянул в её сторону в доказательство своих слов. Какой она ему устроила нагоняй! Минут пятьдесят, наверное, она кричала. На урок он уже пойти не смог. Стоял как вкопанный под ураганным потоком её возмущённых воплей и не мог пошевельнуться. Она так испугалась, что он заразит её какой — нибудь инфекцией, хоть и объявила его здоровым, и так на него кричала, словно хотела убить его вместе со всеми микробами, которые он на неё напустил. На ватных ногах он вернулся из школы домой, с перепугу забыв портфель в классе. А вечером у него поднялась температура. Этот эпизод он ещё очень долго не мог забыть. Панически боялся школьных врачей, вообще боялся ходить к врачам после этого.)
Неприятностям нет места в жизни Гюго. Он никому не позволяет себя ни огорчать, ни разочаровывать, поскольку считает, что окружающий мир обязан соответствовать его ожиданиям. И всякий, кто попытается доказать ему обратное, доставив ему хотя бы малейшую неприятность, пытаясь хоть в чём — нибудь испортить ему настроение и омрачить радость существования, тут же становится его врагом.
И эта как раз та позиция, которую всеми средствами пытается оспорить и опровергнуть Бальзак, сталкиваясь с ней напрямую и создавая первый прецедент в конфликтном противоборстве: получается, кто — то другой должен расплачиваться за демонстративный позитивизм, наивный идеализм и нарочитый оптимизм Гюго, который полагает, что все вокруг только и существуют только для того, чтобы доставлять ему радость?
А Гюго не понимает, как можно думать иначе? И зачем омрачать радость существования, если можно её взаимно усиливать? Мир так красив и огромен, а жизнь так прекрасна, так богата счастливыми и радостными событиями, что наслаждения и удовольствий в ней хватит на всех. Будь щедрым, и тебе воздастся сторицей!
Со свойственным ему неуёмным, восторженным позитивизмом и нарочито наигранным идеализмом (провоцирующим уступчивость всех, кто ему поддаётся), Гюго ожидает, что Бальзак его осчастливит здесь и сейчас, сразу по всем пунктам ожидаемой программы радостей и удовольствий. А Бальзак, словно нарочно, ничего из ожидаемого для Гюго не делает (не позволяет себя вовлечь в поле наигранного оптимизма), срывается с крючка и этим пребольно обижает Гюго, доставляет ему новую неприятность. А перед неприятностями Гюго испытывает глубокий суеверный страх и панический (мистический) ужас. Они их боится, как «чёрной метки» переменчивой и непостоянной судьбы.
Бальзак с его «интересной бледностью» и пониженной эмоциональностью на лице, с его медлительно заторможенными реакциями уже чисто внешне кажется Гюго предвестником грядущих неприятностей. Что можно хорошего ожидать от человека с бледным и непроницаемым лицом, похожим на застывшую маску? Как можно общаться с человеком, если на его лице не отражается ни боль, ни обида, если на лице не написано, что он сейчас чувствует, что думает, переживает — его же нельзя понять!
Как экспансивный, эмоциональный экстраверт, Гюго ненавидит людей, которые скрывают свои желания и чувства, не позволяя ими манипулировать. (По этой же причине Гюго ненавидит и конфликтёра Бальзака, и своего подревизного Габена и повсеместно притесняет и преследует их обоих, провоцируя своими дерзкими выпадами резкие выбросы их долго скрываемых, потаённых эмоций: надо же знать, что у человека на уме?! А кому это и выяснять, как не демонстративно агрессивному сенсорику?)
Поэтому, часто с самоуверенностью деклатима Гюго набрасывается на потенциальную жертву с допросом:
— А ведь ты хочешь, чтобы тебя пригласили на вечеринку! Ведь я по глазам вижу, что хочешь! (А кто же не хочет быть приглашённым на праздник?!)
И, видя замешательство жертвы, торжествующе добавляет:
— А я потому и не пригласил тебя, что ты очень этого хотел!.. Я ненавижу таких как ты! (Гюго — тоже мастер обламывать.)
А Бальзак ненавидит тех, кто пытаясь ужалить его в самое сердце, торжествует по этому поводу! Хотя и учится у них непреклонной, суровой, жесткости для необходимой ему самозащиты.
Гюго — упрямый по психологическому признаку. И, значит, — не тот, кто уступает, а тот, кто борется с уступчивостью в самом себе, заставляя уступать других и повышая через эту требовательность уровень запросов, необходимый ему для улучшения своего благосостояния. И это — ещё одна причина, по которой Гюго не только не мирится с неприятностями, но и постоянно воюет с теми, кто ему их доставляет, из которых первым оказывается его конфликтёр — Бальзак с его профилактическим охлаждением неуправляемых эмоций, «игрой в «замри — отомри» и всеми «минными полями» и «ловушками», которые он расставляет потенциальным нарушителям его спокойствия.
Но если укрощение чужих (или своих ) эмоций является для Бальзака обычным делом, то что такое этика общения для Гюго без возможности проявлять свои чувства в полную силу, от души жить и радоваться жизни?
Жизнь без радости для Гюго — это всё равно, что день без солнечного света, цветы без запаха, еда без вкуса. Эти и не жизнь вовсе, а смерть, по большому счёту, —постоянное умерщвление чувств и желаний в угоду человеку, которого они, по каким — то причинам не устраивают и до такой степени раздражают, что он подавляет их самым возмутительным образом: завлекая и обманывая свою «жертву» на каждом шагу. Обнадёживает её, позволяет ей загореться ожиданием радости и предвкушением близкого праздника и близких удовольствий и тут же гасит радость и лишает надежды, объявляя, что праздник не состоится, возможно, никогда, или переносится на неопределённое время.
Как прикажете жить и радоваться жизни, когда рядом находится такой «регулировщик чужих эмоций»? Зажигает и гасит чувства партнёра, словно это и не человек вовсе, а карманный фонарик! (И у карманного фонарика лампочка перегорит и батарейки сядут от таких манипуляций, а что уж тут говорить про человека!)
О том, чтобы мирно, бок о бок сосуществовать с таким «манипулятором», — не может быть и речи: Гюго только «зажжётся», обнадёживаясь намёками на дружеское расположение Бальзака, как тот ему тут же: «Замри!» И то лишь потому, что его утомляют шум, гам, суета и эмоциональная невоздержанность Гюго, который ураганом врывается в его жизнь, разметая в ней всё по кирпичику, меняет и переустраивает в ней всё на свой вкус, по своему усмотрению, менее всего задумываясь, как это будет воспринято другими.
Попытка утихомирить Гюго (приморозить его инициативу, сказать ему «Замри!») обернётся для Бальзака колоссальными неприятностями. ( Это он своего квадрала может сравнительно безболезненно заставить замолчать. При гамма — квадровом комплексе «связанных рук», основной ценностью являются не слова, а действия. При альфа — квадровом комплексе «зажатого рта» ( а Гюго — представитель первой (альфа) квадры) нет ничего страшнее, чем попытаться заставить человека замолчать, сковывая его эмоциональные порывы, инициативу и волю. Продолжительный скандал сокрушительной силы будет Бальзаку обеспечен. Шум, гам, треск и грохот такой поднимется, что просьб о пощаде вообще никто не услышит. Потому, что нет для Гюго более страшного преступление перед человеком ( и человечеством), чем подавление возникающей радости и умерщвление зарождающихся чувств, которые сам же «злоумышленник» и пробудил! И значит, «злоумышленника» надо непременно наказать по всей строгости здесь и сейчас. Гюго просто не сможет успокоиться, пока не сделает этого. Но даже успокоившись, Гюго ещё долго будет возмущаться и отфыркиваться, переживая случившееся. Так что, и Бальзаку придётся долго ещё выжидать, пока все эмоции Гюго уйдут под пары.
А когда Гюго успокоится окончательно, в знак примирения (если оно ещё состоится!) он совершит новый наезд на личную жизнь Бальзака и (в качестве компенсации за причинённый моральный ущерб) заставит его поделиться самыми сокровенными своими тайнами, рассказать о глубоко личном, интимном. И тут уже придёт очередь Бальзака возмущаться и взрываться негодованием. Или ( в лучшем случае) иронизировать над бестактной любознательностью Гюго. А это — опять удар по квадровому комплексу Гюго: сокрытие интересующей собеседника информации в квадре «всеобщего просвещения, свободы мнения и свободы слова» считается преступлением, заслуживающим высшей меры наказания. Так что, раздавленный бурей негодования Бальзак снова приговаривается к «высшей мере » и опять ждёт ( огорошенный, поражённый словно ударом молнии, пришибленный взрывной волной к тому месту, на котором стоит), пока Гюго наконец угомонится, отфыркается, успокоится, отойдёт от переполняющего его раздражения.
Но и тут его ждёт разочарование: стараясь поскорее забыть о неприятном эпизоде, подавив в себе раздражение и сменив гнев на милость, Гюго с радостным любопытством приступает к новому этапу расспросов, ожидая что после полученной «взбучки» неразговорчивый собеседник наконец станет общительней и расскажет ему что — нибудь действительно интересное, «вкусненькое», в высшей степени занимательное — то, что можно и самому посмаковать и другим радостно пересказать в цветах и красках. А без этого, какое же удовольствие от общения?! (В котором Гюго опять же, в первую очередь видит обмен занятными «вкусностями».) Жизнь без вкуса, — значит жить без интереса. Получать информацию «без вкуса» — значит получать неинтересную («безвкусную») информацию, что для Гюго, как для творческого сенсорика равносильно пустой трате времени, которого в жизни и так почти не остаётся, потому, что большинство времени уходит на поиск возможностей получения удовольствий (и на подготовку их), а не на наслаждение ими ( что самое — то обидное!).
«Гость второй и третьей свежести…»
Нет ничего естественней для Бальзака, чем отдалиться от Гюго на безопасную дистанцию после всех пережитых им потрясений и разочарований. Если Гюго — его родственник, с которым он должен нормативно поддерживать отношения и мило беседовать на отвлечённые темы, Бальзак может «заморозить» отношения на средне- дальней дистанции, не сближаясь с Гюго более, чем того требуют родственные связи. Но при этом он по — прежнему будет оставаться объектом потенциальных манипуляций Гюго, не упускающего случая воспользоваться услужливостью Бальзака, всегда готового оказать друзьям и родственникам техническую помощь (чем как правило, многие злоупотребляют: «Налетай, подешевело!»). Чаще всех, по поводу и без повода налетает на него именно Гюго. ( Активизируется альтернативной возможностью (-ч.и.6): «Бери, пока дают, глупо отказываться и глупо упускать такую возможность!»)
Активизируясь возможностью сделать доброе дело (+б.э.6), Бальзак может приехать через весь город в своё свободное время, чтобы настроить кому — то компьютер (просто так, за «спасибо!»), починить телевизор, вкрутить лампочку, прибить полочку, завернуть кран. Но зато потом уж и хозяйка Гюго потчует его от души. И вот тут выясняется, «за кого его держат» в этом доме на самом деле, каким гостем он является для Гюго.
У радушного (или мнимо — радушного) хозяина-Гюго существует разделение по категориям на гостей первой, второй, третьей… и так далее «свежести».
Если, к примеру, после долгого отсутствия племянник — Бальзак приезжает к тётушке — Гюго оказывать добрую услугу, она его встречает как дорогого, желанного гостя («первой свежести») и привечает со всем радушием, на какое способна, не изменяя при этом своим обычным манерам. Появившийся на пороге Бальзак сразу же попадает под мучительный для него эмоциональный обстрел: “Где ты был?!!! Почему не позвонил вчера?!! Я вчера полную сковородку котлет нажарила!!! А сегодня их уже нет… Приходила соседка, и… Ой, как я рада! И проходи уже в комнату, что ты стоишь?!! Куда ты в ботинках?!! Вот, переодень тапочки!!! И проходи уже, наконец!!! Да, не сюда, на кухню! Я вчера поджарила котлетки, а сегодня у меня есть… Ой, это не свежее… Да садись уже!!!.. Ой, как я рада!.. Ну, рассказывай!.. Постой, куда ты сел?!! Ты же ещё не вымыл руки!!! Да, что ты там возишься?!! Всё же стынет!.. Ну, садись уже наконец, рассказывай! Ой, как я рада.!.. А почему ты руки не вытер?!! Иди возьми полотенце! Да не здесь, а там!!! Да не это, — это для посуды. Умрёшь с тобой!!! Садись уже! Сколько можно стоять?! Всё же остыло!!! Просто беда с тобой!.. Да ешь уже!!!»
Бальзак начинает есть. И Гюго ему: “ Ну, так, ты начнёшь уже рассказывать, или нет?!!” — так принимают «гостя первой свежести».
Человек, приехавший издалека в своё свободное время для того, чтобы выполнить ремонтную работу (а тем более, делающий это довольно часто и по первому требованию) особого уважения у упрямого2 Гюго не вызывает и «гостем первой свежести» не является. Доставая еду из судков и мисок, Гюго обнюхивает её и проверяет: «Так, это ещё можно есть… Это надо немедленно доедать… Это надо оставить на воскресенье ко мне дети обедать придут…»
2 Упрямый и в себе и в других ценит способность требовать уважения к себе, своему статусу, своей работе, своей доброй услуге.
По «непонятным» причинам именно за столом у Гюго обостряется любопытство и любознательность. Стоит только Бальзаку приступить к еде, как оно тут же проявляется, и Гюго начинает забрасывать его вопросами, требующими долгих и пространных объяснений. Причём, моментально находит новую тему или возвращается к старой всякий раз, когда красноречие собеседника истощается. Гостей «второй и третьей свежести» Гюго чаще других переводит в разряд «едоков- рассказчиков» (что в первой квадре является знаком особого уважения к гостю: надо же дать человеку высказаться, может он за этим и пришёл?) Проявляя исключительный интерес к личной жизни Бальзака и нетерпеливо требуя ответа на все вопросы, Гюго не позволяет ему проглотить ни кусочка. Потому, что именно в этот момент любопытство Гюго достигает наивысшей точки накала: «Ну?! Ну?! Ну, отвечай же! Что у тебя на работе? Выходит твоя сестра замуж?!! Ты уже получил бандероль от своей бабушки? Ну??? Ну, отвечай!». Любопытство Гюго нарастает, он считая своим долгом разговорить гостя во что бы то ни стало, забрасывает его градом новых вопросов, на ходу меняя темы ещё до того, как гость успевает ответить. А потом быстро, не дав ему опомнится, хватает его тарелку и убегает с ней на кухню, сокрушаясь, что гость почти ничего не ел. Потом уже, забрасывая еду в холодильник, спрашивает: «А может тебе её разогреть?». И захлопывает дверцу ещё до того, как гость отвечает: «Нет, спасибо, я уже сыт!»
Но и без подарка Бальзак от Гюго не уходит: когда уже стоит в прихожей и прощается, Гюго (наконец — то!) «благодарит его за работу»— суёт ему в руки пакет с кусками засохшей булки: «На, возьми, поджаришь себе дома греночки!»
Зарекаясь впредь оказывать Гюго полезные услуги, Бальзак покидает его дом, принимая жизнь такой, какая она есть — удручающе безрадостной.
Но ему недолго приходится выдерживать характер: нажимая на рычаги родственных связей, в самое ближайшее время Гюго опять заставляет Бальзака придти к нему в дом что — нибудь починить. Тогда уже их отношения приобретают характер ИТО ревизии ( как «игры в одни ворота»). Причём, проигравшим всегда оказывается Бальзак, которого после окончания работ, Гюго терзает в своём доме, как хищник жертву, выспрашивая у него то, о чём ни Бальзака, ни вообще человека третьей квадры расспрашивать нельзя, а именно — об ощущениях в сексуальных отношениях. А эта тема не озвучивается в третьей квадре вообще! — язык прикуси, молчи, как партизан, но не говори об этом, как бы настойчиво тебя ни расспрашивали! Просто потому, что эта тема не вербализуется в третьей квадре ( квадре «решительных») по признаку «решительные — рассуждающие»! Не рассуждают решительные на эту тему, не говорят о своих сексуальных ощущениях. (Потому, что не попадает в этих квадрах — второй и третьей— аспект сенсорики ощущений на вербальные блоки «модели А» (на уровни ЭГО и СУПЕРИД). Не говорят решительные на эту тему, молчат, словно дара речи лишились. А уж, как коробят их разговоры на эту тему — и сказать нельзя! А Гюго — хлебом не корми, дай поговорить об этом!
Бальзак попадает под допрос с пристрастием, едва только Гюго успевает его усадить за стол. Полагая, что Бальзак как словоохотливый альфа — квадрал начнёт увлечённо рассказывать ему о сексе, Гюго резко переводит разговор на эту тему. Подступает к Бальзаку, горя нетерпением что — то новое: » Ну, рассказывай!.. Что у тебя с этой… как её…У тебя уже с ней что — то было?.. ( и, понижая голос) Она что — то умеет?.. (и опять повышая, сходя на крик) Ну, мне — то ты можешь сказать!!! Я же — никому… Ты меня знаешь! Ну?!!.. Ну, давай, не томи! Ну?.. Было что — нибудь??? Было??? Ладно, потом поешь!.. Рассказывай, не томи! Она что — то умеет?.. ( и опять понижая голос) У вас уже что — то было?..»
И опять раздражается, потому, что Бальзак оказывается неинтересным собеседником. Отчаявшись разговорить его на такую важную для него тему, Гюго обижается, потом остывает и меняет гнев на милость: » Слова из тебя не вытянешь! Ладно, не хочешь, — не говори! Ой, еда совсем остыла… Так, это я унесу… это я заберу в холодильник… Это ты уже есть не будешь… Совсем ничего не ел!.. » Дверца холодильника хлопает, Бальзак уходит несолоно хлебавши: вот она, благодарность за оказанную услугу!..
Через неделю ему опять звонит кто-то из его родственников с очередной заявкой от Гюго: поступила жалоба на плохо работающий компьютер, требуется срочно приехать и починить. Подавляя в себе желание активизироваться по аспекту этики отношений (+б.э.6), Бальзак отвечает отказом, предлагая обратиться за помощью в ближайшей техническую службу. На что слышит возмущённые крики на другом конце провода: «Ты испортил, ты и почини!»
Бесполезно объяснять родственникам, что он здесь совершенно не при чём, что это всё та же нетерпеливая тётушка-Гюго не дала себе труда дождаться окончательной загрузки компьютера и стала его «торопить», нажимая подряд на все клавиши и хлопая по клавиатуре всей пятернёй, чем окончательно ввела компьютер в ступор, из которого его теперь неизвестно кто выведет… Родственники настаивают, чтобы он сам пришёл и сам во всём разобрался: «Некрасиво получается: если уж взялся за работу, делай её хорошо!» (А Бальзаку этого можно вообще не говорить. Плохо работать он не умеет.)
Проклиная в очередной раз своё добродушие, Бальзак либо соглашается на это опасное предприятие, либо отказывается, позволяя себе создать репутацию чёрствого и бездушного человека, безразличного к чужим проблемам и просьбам, которая с лёгкой руки его конфликтёра Гюго быстро распространяется по всем краям и окраинам, восстанавливая против него всех его родственников.
(В ту же ловушку попадает и Габен по ИТО ревизии. Потому, что лучший способ отказать мастеру в оплате — это раскритиковать (и этим свести на — нет) его работу. Поэтому, Габен тоже попадает в число «опальных племянников». Так они на пару с Бальзаком и ходят попеременно чинить один и тот же компьютер, который на удивление часто ломается. Габену тоже звонят общие родственники и до глубины души возмущаются: «Как ты мог! Взялся чинить хорошую вещь и испортил её!»)
«Не хочешь зла — не делай добра!» — любимая поговорка Жукова, соцзаказчика Гюго. Так же, как и Жуков, Гюго не любит быть обязанным тому, кто оказывает ему добрые услуги. Кредиторов никто не любит, а тем более Гюго, который всегда очень тяжело ( и даже демонстративно тяжело) расстаётся с материальными ценностями. Утрата каждой такой ценности для него — потеря и неприятность. А неприятностей он старается не допускать. Поэтому не любит обращаться за помощью в платные технические службы и одновременно не любит быть должником у друзей и родственников. Поэтому, если не удаётся откупиться улыбкой и радушным приёмом, работу мастера приходится объявлять неудовлетворительной, чтобы свести на — нет все его заслуги и аннулировать свои (моральные или материальные) обязательства перед ним. А это всё та же активация по интуиции альтернативных возможностей (-ч.и.6 ) — если нечем (или очень не хочется) оплачивать чью — то работу, проще объявить, что никакой работы не было вообще. Появляется возможность вообще не платить. В таких случаях предусмотрительный Гюго действует через подзаказных — через настырно требовательного (по отношению к Габену и Бальзаку) и слепо доверяющего ему, Гексли. Главное для Гюго — это убедить Гексли, что он пострадал, а Гексли уже будет воздействовать на Габена и Бальзака, убеждая их пойти к пострадавшему от их халатности Гюго и качественно исправить всё ими поломанное. И вот когда Габен с Бальзаком по нескольку раз так попеременно побегают к Гюго чинить один и тот же компьютер, они уже никакой оплаты не захотят и будут счастливы, что их вообще оставили в покое.)
Власть желания жить, чтобы радоваться жизни
Программа Гюго «жить, чтобы радоваться жизни» — очень требовательная и властная программа. И для Гюго она в первую очередь сводится к власти желаний (чем она отдалённо напоминает программу Цезаря и привлекает на далёкой дистанции Бальзака).
Программа «власти желаний» Гюго, с подачи демонстративной волевой сенсорики (-ч.с.8) — это в первую очередь — власть желания жить и радоваться жизни. (И ни на что кроме радости время жизни не расходовать.) Это власть желания наслаждаться жизнью. (Не будет желания наслаждаться жизнью, зачем тогда жить вообще? Нет желания наслаждаться жизнью, нет и интереса к ней.)
Власть желания наслаждаться жизнью здесь и сейчас, везде и во всём — основная доминанта программы Гюго. (-ч.э.1 +б.с.2). «Я наслаждаюсь, значит я существую». Наслаждение жизнью рассматривается им как свойство живого. Человек наслаждается и ощущает себя счастливым, а иначе, зачем же он вообще живёт?! Разве он не рождён для счастья, как птица для полёта? А какое может быть счастье без наслаждение жизнью? Это же получится тюрьма, а не жизнь!
По логике Гюго (а переубедить он себя никому не позволит), если человек рождён для ежедневного, ежечасного, ежесекундного (доминирующая динамика) наслаждения жизнью, то сила воли, равно как и социальная, экономическая и правовая защита, а главное — личное желание, энергия и инициатива — необходимы ему для того, чтобы всегда и при любых обстоятельствах добывать себе жизненные блага в нужных, желаемых и необходимых количествах для необходимого ему наслаждения жизнью. Потому, что власть желания наслаждаться удовольствиями жизни — велика и бескомпромиссна. И как и любая, а тем более «упрямая»3 ЭГО- программа, она может раскрыться и раздуться до небес, заслонив собой всё остальное.
3 Отличительное свойство упрямых осознанная эмоциональная инертность — аспект этики эмоций в инертном блоке ментального уровня «модели А». (См. А. Аугустиновичуте, «Теория признаков Рейнина», признак «упрямые — уступчивые».)
К чести Гюго надо сказать, что «всего остального» для него чаще всего не существует, опять же в силу его упрямой эмоциональной программы «минимизации негативных эмоций». Потому, что минимум негативных эмоций — это максимум позитивных. И значит «всего остального» может просто не быть, если человек субъективно не желает признавать ничего «остального», если его программа «всё остальное» попросту перекрывает.. А Гюго — субъективист (как и все представителей первой и второй квадры),его в первую очередь интересуют его собственные радости, чувства, ощущения. И он до глубины души возмущается, когда кто — то портит ему настроение рассказами о чьих — то чужих несчастьях — кому это интересно? (Это даже неприлично, вот так, взять и испортить человеку настроение, вместо того, чтобы доставить удовольствие, развлечь его рассказами о чём- нибудь приятном. Ну, если не о приятном, то хотя бы о чём — нибудь смешном, весёлом: посмеёмся, развлечёмся — тоже хорошо!
А вот тут Бальзак как раз готов будет удружить. Он в третьей квадре самый большой специалист по части анекдотов. («Главный по анекдотам», эпиграммам и карикатурам. Весь «чёрный юмор» третьей квадры создаётся им и распространяется с его лёгкой руки. Как тут не порадовать конфликтёра новинкой! (Тем более, если человек сам напросился…) Он предложит Гюго самый популярный из своих «дежурных анекдотов» — из тех, что пользуются наибольшим успехом в третьей квадре и обычно рассказываются в канун праздника «Хэллоуин»… И эффект будет ошеломляющим… Потому, что всего, что имеет отношение к смерти, увяданию и тлену, Гюго на дух не переваривает вообще! (Перед всем этим он испытывает страх и суеверный мистический ужас. Всего этого он боится даже больше, чем микробов и инфекции. Потому, что всё это связано с неприятностями, а неприятностей… — совершенно верно!..— неприятностей Гюго старается не допускать.
В первой квадре не принято заводить разговор на неприятные, ужасающие темы. Первая квадра — квадра Зарождения, а не увядания. И верхом неприличия считается испортить настроение в праздничный вечер рассказами об упырях, монстрах и прочей нечисти. (В жестоких квадрах, в квадрах решительных4 обожают развлекаться и развлекать такими историями.) В первой квадре о смерти стараются не говорить. Там доминирует аспект позитивной интуиции потенциальных возможностей, позволяющий думать о времени в первую очередь как о вечности, а о вечности как о бессмертии — неограниченном сроке пребывания человека в мире своих позитивных эмоций, радостных ощущений, интересных, занимательных идей. «Я мыслю, значит я существую», а представить, что когда — нибудь перестану мыслить я не могу. Точно также и Гюго не может себе представить мир, в котором он перестанет жить и получать удовольствие от радостей жизни. Поэтому и разговоров о смерти, которая придёт и прекратит его радостное существование в этом мире, ненавидит пуще всего. На разговоры о предопределённости реагирует как на укус скорпиона. Врывается возмущением и воплями: «Какое хамство! Какая мерзость! Какая низость портить человеку настроение!.. Как это омерзительно! Возмутительно! Как не люблю я этого! Фу!!!.. «
4 По психологическому признаку «решительные — рассуждающие» квадры решительных — вторая и третья — представлены «агрессивными» (тяжёлыми, жестокими) сенсориками и «виктимными» (от слова «виктима» — «жертва»), провоцирующими насилие интуитами.
Гюго не понимает людей, которые вот так, за здорово живёшь могут испортить человеку хорошее настроение.
Для Гюго праздник — это святое! Подготовка к празднику — дело первостепенной важности. Создать праздник, приобщиться к празднику и через эту интеграцию с общедоступной радостью и удовольствием, взаимным радушием, взаимным обменом подарков и благ (сосредоточением и рассредоточением материальных ресурсов) реализовать свою программу наслаждения радостями жизни здесь и сейчас, всегда и везде.
«Где я, там и радость, где радость, там и праздник. Где праздник, там и я.»
Главное — найти такую благодатную среду, которая давала бы эту необходимую подпитку. (Потому, что программу, извините, надо подпитывать. А особенно такую пылкую, энергетическую. Необходим простор и достаточное количество материальных средств, а без этого «огонёк» не разгорится, а погаснет, не доставив никому ни радости, ни удовольствия..)
Подходящую среду можно создать и своими руками — своими средствами, силами и возможностями. Для хороших людей Гюго ничего не пожалеет, лишь бы «огонёк» засветился радостно, многих привлёк и многих согрел. Главное, — увлечь людей атмосферой праздника, главное — зажечь. А там уже веселье разгорится как лесной пожар, поглотит многое и многих, но многих и согреет, оживит и воодушевит.
Гюго — тактик ( в отличие от стратега — Гамлета) и может ограничиться локальным весельем в небольшой уютной компании, в узком кругу. Может ограничиться и сельским праздником со множеством огней, света, тепла и веселье. Главное — не утратить привычного жизнелюбия, жизнерадостности и способности зажигать. Даже если на чужой улице горе, на нашей — пока ещё праздник и не следует его омрачать. Чужих праздников у Гюго не бывает, а чужого горя — сколько угодно.
Для Гюго максимум хорошего — это минимум плохого. И сходится этот максимум хорошего и минимум плохого на нём самом. Поэтому Гюго и максимализирует позитивно свою эмоциональную программу по средствам и качествам ( «Уж если гулять, так на широкую ногу, уж если заказывать еду в ресторане, так самую лучшую и самую дорогую. Когда ещё такой случай представится?») и минимизирует по времени, потраченному на достижение удовольствия: «Скорей, скорей! Всего самого лучшего сейчас и побыстрей. Надо пользоваться моментом, пока жар веселья не угас, надо спешить наслаждаться жизнью здесь и сейчас!») Потому, что жизнь коротка и время, потраченное на ожидание праздника — это время, похищенное у радости и веселья.
Стремление к максимуму удовольствий в крайнем своём выражении позволяет свести к минимуму те неприятности, из которых наибольшая — это истощение материальных ресурсов. Потому, что ( в большинстве случаев) надо делать что — то одно: либо зарабатывать деньги, либо их тратить. А на то и другое очень трудно найти достаточное количество времени.
Если есть возможность тратить время на наслаждение жизнью, значит именно это и следует делать. Если всё упирается в отсутствие возможностей, значит возможности нужно изыскивать (места знать надо!). Эмоциональная программа Гюго активизируется с появлением новых альтернативных потенциальных возможностей.
Каких именно? — А тут, извините, выбор не велик: в празднике за свой счёт никакой альтернативной возможности нет: сам создал себе праздник, сам его оплатил. (Такие праздники себе Драйзер по позитивной интуиции возможностей устраивает: есть возможность, есть праздник). У Гюго — вне зависимости от возможностей, праздник должен быть всегда, потому что программа его к этому обязывает, а программа — это святое! Наличием позитивных возможностей Гюго не активизируется (вспоминает, что он «беден, как церковная мышь», праздники не на что справить, у людей праздник, а у него…)
Гюго трудно найти возможность зарабатывать деньги, если всё время хочется их тратить. Срабатывает инерция состояний. Если Гюго уже привык тратить деньги и получать удовольствие от них, то изменить программу (переключить её с расходов на накопление) он уже не может. (Да и не считает нужным: от жизни надо брать всё самое лучшее здесь и сейчас.)
Единственным выходом оказывается альтернатива потенциальных возможностей — она-то и активизирует его, побуждая накапливать свои деньги, а тратить чужие. Получается праздник за чужой счёт. Главное — быть уверенным в своём праве на этот праздник. А кому, как не самому весёлому человеку в компании (да ещё деклатиму5) быть в этом уверенным? Как самоуверенный деклатим, да ещё упрямый, программный эмоциональный этик, Гюго абсолютно уверен в том, что вносит весомую, сверх важную и сверх значимую лепту в общий праздник, — привносит в него своё веселье. Максимализм и высокая себестоимость его ЭГО — программы позволяют Гюго так считать. И никто его не переубедит. А никто и не пытается это сделать по двум причинам: во-первых, жалко лишать праздника такого искренне весёлого человека, так искренне радующегося празднику и взявшего (уже) на себя обязанности тамады, так что теперь только одного его слышно и видно. А во-вторых, отказывать ему в его естественном праве на веселье кажется уже не только неэтичным, но и жестоким, и противоестественным, и опасным: если он нервничает и паникует по такому ничтожному поводу, как отсутствие на столе подле него горчицы или соли (а реагирует он так, словно в комнате начался пожар, а у него под рукой нет огнетушителя), то можно представить, как он отреагирует, сталкиваясь с большей неприятностью! (Например, если кто — нибудь усомнится в его праве присутствовать на торжестве и спросит: «Гражданин, а вы чьих будете? Со стороны жениха, или со стороны невесты?»). Не поздоровится тому любопытствующему, который определённо чего — то не рассчитал, задавая этот бестактный вопрос отзывчивому на чужую радость Гюго, потому что свою агрессивность по демонстративной волевой сенсорике (-ч.с.8) Гюго ни от кого не скрывает ( особенно, когда паникует по пустякам так, что стёкла дрожат, давая этим понять, что огорчений по более серьёзными неприятностями он вообще не допустит: серьёзные неприятности начнутся у того, кто его огорчит).
5 Самоуверенность — характерное свойство деклатимов. Внешне это отличает их от вечно сомневающихся (в себе, в своём праве, в правильности своих доводов) квестимов. Даже когда упрямые (по психологическому признаку) квестимы изо всех сил стараются выглядеть уверенными в себе.
Демонстративная агрессивность Гюго, как верный страж защищает его эмоциональную программу в её святом праве «Жить и радоваться жизни, наслаждаясь всеми её удовольствиями — позитивными и альтернативными, своими и чужими: кто получил удовольствие, тот и рассказывает «как это было», потому, что праздником надо делиться. ( Очаровательная, архаичная программа, оставшаяся у нас с первобытнообщинных времён, когда веселье было общим для всех «своих», всех согревало, а самый весёлый был всегда самым нужным и самым востребованным. Как огонь в домашнем очаге — без него праздник не в радость. А если он ещё и демонстративно агрессивный, умеет запугивать и отпугивать, защищая благополучие «своих» от «чужих» — ему вообще цены нет.
Демонстративная агрессивность, дерзость, запредельная требовательность, властность, развязность, кураж позволяют Гюго не только защищать свои сбережения, но и отстаивать незаконно присвоенные материальные средства, откровенно демонстрируя своё нежелание расставаться с ними и выражая твёрдое намерение отстоять их любой ценой, используя для этого максимум средств и возможностей. (Мамаша Кураж — персонаж из пьесы Бертольда Брехта, присвоившая себе полковую казну и не пожелавшая её вернуть, даже под угрозой расстрела своего сына, отвечавшего за эти деньги, — характерный пример такой алчности.)
Гюго умеет защищать и себя, и своё право на праздник, в котором он как деклатим и сам не сомневается и другим сомневаться не позволяет. А как упрямый- деклатим — экстраверт, действует не просто убедительно, а убедительно дерзко, самоуверенно и не побоюсь этого слова — нагло. (Что также является признаком упрямства: никогда не понижать уровень запросов и не опускать планку требований, не уступать никому и ни в чём, а то и оглянуться не успеешь, как затопчут и затрут. Для этого уровень требований надо всё время повышать, чтобы он не опускался.)
Демонстративная властность и требовательность должна быть убедительной. Поэтому Гюго никому не позволит стеснять себя в требованиях. И скромничать тоже не будет. Не сверяясь с возможностями и средствами потенциального «спонсора», игнорируя его смятение и смущение, Гюго с наигранной беспечностью (будучи при этом очень предусмотрительным6) раскручивает его здесь и сейчас до упора, пока «объект его технологических манипуляций» ещё вполне «тёпленький», пока уже «зажёгся» и ещё не «остыл».
6 По психологическому признаку.
Гюго по своей инертной и плотной (сгущённой) этике эмоций (-ч.э.1) и не позволяет ему остыть. Нагнетает эмоции до предела, усиливает напряжение: «Ну же!.. Ну!.. Давай! Ну, что же ты!.. Э-эх! Гуляем на все! Один раз живём!» — так, что и объекту не остаётся ничего другого, как подчиниться и «гулять на все».
Бальзак как опытный эмоциональный технолог по части «охлаждения» (-ч.э.4 ) как раз и старается не попадать в такие ситуации. Деньги для него — банк возможностей, компактный способ их накопления и сохранения. (Не исключено, что его же программа прагматичной предусмотрительности (+б.и.1) и изобрела этот эквивалент удовольствий и всех жизненных благ. Бальзак всё, что угодно потратит — силы, здоровье, время, но деньги он прибережёт, как конденсат силы и власти, как выражение своей воли здесь, сейчас и потом. Деньги для Бальзака — гарантия настоящего и будущего благополучия одновременно. И безрассудно разбазаривать их, он ни себе, ни другим не позволяет. Как ты его ни «зажигай», он ни с какой стороны не загорается, а только охлаждается и охлаждает.
«Неподатливых зажигать, только время терять» — Гюго трудно сдержать своё раздражение по этому поводу. Получается, «он сам виноват» — не рассчитал силу эмоционального воздействия, сделал её слишком плотной, гнетущей, удушающей. ( А эмоциональная программа Гюго рассчитана на определённые «верхние» пределы воздействия, достигая которых эмоциональный напор сбрасывается , обнулив результат. После чего Гюго приходится поднимать эмоции с нуля заново, опять «заводить», «зажигать», эмоционально стимулировать «спонсора», уже не позволяя ему сорваться с крючка. Поскольку вину за этот срыв Гюго в любом случае свалит на разочаровавший его «объект». Он уже для Гюго — нечто вроде надкушенного пирожного, вывалившегося изо рта, на которое теперь придётся только смотреть издалека, отказывая себе в ожидаемом удовольствии.
А этого Гюго не любит и примириться с этим никак не может! Он начинает чувствовать себя жертвой в тисках равнодушной, холодной жестокости Бальзака — этого «бесчувственного «чудовища», которому нравится досаждать своим намеренным безразличием к чужим несчастьям!» Поэтому и искорки радости в глазах Бальзака по поводу одержанной им победы, Гюго тоже улавливает и действия Бальзака воспринимает теперь как откровенное издевательство, которое теперь уже не кажется ему плодом воображения — была улыбочка на лице — это факт!
Попытка Гюго разобраться с «чудовищем» здесь же, на месте спонтанным применением силы (коль скоро не удалось запугать его спонтанной яростью) пробуждает «чудовище» в Бальзаке — этакого озлобленного, разъярённого «медведя», который обрушивает всю мощь своей реальной решительной (по квадровому признаку) волевой сенсорики (-ч.с.5) на Гюго, заглушая его демонстративно — показательную волевую сенсорику (-ч.с.8). И теперь уже тот «зверь», который вылез из «норы под номером восемь» (-ч.с.8), уходит поджав хвост обратно в нору. Но зато «огненный дракон» — ярость Гюго по программной (-ч.э.1) этике эмоций продолжает бушевать и сотрясать воздух, производя на Бальзака неизгладимое впечатление.
На далёкой (или средне — дальней) дистанции Бальзака выручает упрямство (по психологическому признаку), оно же и подсказывает нужную модель поведения: вспоминается Одиссей, прикованный к мачте проплывающего мимо острова сирен корабля. И Бальзак понимает: надо просто дождаться, пока и эта «сирена» со своими воплями останется в прошлом. Он терпеливо ждёт смены настроения Гюго. И когда уже Гюго начинает слегка успокаивается, выпускает пары и отфыркивается «Уф!!!», Бальзак спокойно и методично приглушает его эмоции, заставляя примириться с реальностью и принять жизнь такой, какая она есть. Он обращается к Гюго тоном, лишённым всякой эмоциональной окраски, высказываясь с подчёркнутой жёсткостью и категоричностью, стараясь не менять выражения подчёркнуто холодного безразличия на лице.
При этом Гюго ощущает себя так, словно его оставили за воротами неприступной крепости с наглухо запертой дверью. Отойти на безопасные позиции он ещё может, а приблизиться к крепости и попытаться снова захватить её штурмом — уже не удастся! Запал не тот, заряда нет, нужного разгона не будет. Все необходимые эмоции инертно погасли и разгорятся теперь нескоро. И чем дольше он тут будет стоять, тем неприступнее покажется ему крепость. Ворота вырастают до небес, а сам Гюго кажется себе маленькой и беззащитной мышкой, у которой теперь не хватит сил даже на подкоп. Бальзак видит его состояние и пользуется им, пока есть возможность, пользуется покорностью и бессилием мягкого, остывшего от бури страстей Гюго и отметает его как ненужную вещь намеренно подчёркнутым безразличием.. Остывший от куража и примирившийся со своим поражением Гюго ему не опасен.
Предусмотрительный накопитель Гюго, который никогда не теряет последнего и никогда не перестаёт стяжать, повинуясь защитным программам своего СУПЕРЭГО, возмущается, испытав досаду от того, что «охота» не удалась: «жертва соскочила с крючка». Ничего не поделаешь, возможно в следующий раз и с другой жертвой ему повезёт больше.
Когда праздник сменяется буднями…
Когда ожидаемый доступ к благам неожиданно прекращается и сменяется обидой и разочарованием, Гюго чувствует себя, как лишённый праздника ребёнок, наказанный за непослушание. Ему сорвали праздник, его обидели! Сорвать праздник, по меркам первой квадры — это всё равно, что не допустить продрогшего путника к костру погреться, страждущего оттолкнуть, а у жаждущего вырвать стакан воды из рук.
С другой стороны, для Гюго отказаться от праздника из — за досадной оплошности — всё равно, что для охотника за наслаждением прийти к пустому капкану, вытянуть пустые сети, смотать пустую удочку с обкусанным крючком — ищи — свищи теперь рыбку в море. Гюго чувствует себя так, словно сам попал в капкан навалившихся на него неприятностей. Плохая охота — дурное предзнаменование, голод, холод, бесконечно долгая, суровая зима, затянувшийся ледниковый период, вместо ожидаемого цветущего лета.
Прежний «технологический» режим шика, блеска, веселья, «быстрого подогрева и бурной раскрутки» уже не проходит. Манипулировать объектами становится всё трудней и трудней. Шарм уже не тот, чары и обаяние не те. Красота — «страшная сила» поблёкла, краски потускнели. На лице всё чаще проступает именно «страшная сила» алчности, хищности, неуёмной жажды удовольствий, добываемых «любой ценой». И чем меньше средств остаётся для добывания этих удовольствий, тем больше хочется их добывать. И тогда уже на первый план выходят ценности СУПЕРЭГО, программирующие у Гюго предусмотрительный прагматизм (+б.и.4 и — ч.л.3). Главное — не оставаться без средств к существованию. И значит средства и ресурсы надо сохранять и накапливать. Потому, что на пустом месте ресурсы не накапливаются, а вылетают в трубу. Нет базы — нет накоплений.
Нужна база, нужен задел, нужна экономия расходов уже имеющихся средств. А экономить свои средства лучше всего за счёт расходов чужих. И значит страшнее одиночества нет ничего на свете. (А особенно — для эмоционального экстраверта и позитивиста7. Нет окружения, нет праздника, нет материально энергетической подпитки для Гюго. Где одиночество, там страх, тишина, пустота, мир, лишённый света, звуков и красок, ожидание неизвестности, бесконечно долгое, одинокое и покорное. А Гюго не желает покоряться одиночеству, наперекор всему он желает наполнить жизнь светом, радостью существования и удовольствием.
7 Признак «позитивизма — негативизма». Гюго — позитивист.
С наигранной беспечностью и сопровождая свою речь многозначительными взглядами и паузами, Гюго время от времени говорит своим друзьям и знакомым: «Я не умею жить экономно. У других это получается, а я не умею. Я не умею жить по средствам, Я не умею жить в одиночестве, не могу жить без радости. Другие могут, а я — не могу!».
Если после всего услышанного человек остался равнодушен к проблемам Гюго и невосприимчив к его намёкам, он рискует нажить в лице Гюго врага на всю оставшуюся жизнь. Привычка вымогать деньги у друзей, беря их на «гоп — стоп!» резким и грубоватым наездом, прикинувшись наглым «дуриком», предлагающим посмеяться над его непрактичностью и помочь, кто чем может — также вписывается у Гюго в признак «упрямого». Наглость города берёт, наглость — второе счастье. А для упрямого Гюго — можно сказать, даже первое. Упрямый экстраверт силён своим первым ( наглым) наскоком. Поэтому многое здесь зависит от «куража», от способности упрямого ( а тем более экстраверта — сенсорика) покуражиться и взять испуг «подходящую» ( на его взгляд) «добычу» — более слабого и беззащитного, как ему кажется, противника — маленького, безобидного, живущего одиноко и без друзей, за него и заступиться — то некому.. Бальзак кажется ему наиболее удобным объектом: про него никто ничего не знает, репутация его мало кому известна. О нём, что ни скажи — всему поверят, потому что никто не знает, какой он есть на самом деле. Да никому это и не интересно по мнению субъективиста — Гюго. Главное — не то, кем он является, а то, кем его будут считать, если он откажет Гюго в пустячной просьбе о небольшой денежной ссуде на неопределённый (не ограниченный договором) срок. Потому, что и договора никакого не будет: какой может быть договор между своими? Ты мне доверяешь, я — тебе. Потому и беру твои деньги со спокойной душой и от чистого сердца принимаю их как дружескую услугу. Потому, что мы с тобой — друзья, а друзья должны помогать друг другу…
Чужие деньги для Гюго — эффективный способ присвоения чужих ресурсов здесь и сейчас, налётом, наскоком, используя эффект неожиданности, поражая человека бурей страстей, воздействуя на него эмоциональным шоком и страшной силой своей красоты. Которая при ближайшем рассмотрении тоже шокирует. Когда Гюго слишком близко придвигается к партнёру и слишком сильно на него наседает, тот видит только на покрасневшем от волевого напора лице горящие жадностью и жаждой желания глаза, от напряжения выходящие из орбит. Дожимая партнёра, Гюго пожирает его глазам, стараясь распознать его душевное состояние, добивает его нетерпением, выбивая из него нужные ему средства: «Ну! Ну, же! Давай! Ну?! Э-эх!» Партнёр опять «соскочил», и Гюго не может сдержать раздражения: » Вот ненавижу я этой жадности, скаредности, не терплю я таких людей!!! Ты уже начал что — то делать, так делай! Не останавливайся на полдороги!!!» (Иными словами: «Раскручивайся до конца!»)
В порыве раздражения Гюго и прибить может, не рассчитав силу удара. Количество ударов тоже не рассчитывает. Пока эмоции бурлят, он будет спускать их, как остервеневших от ярости псов, позволяя им «рычать и грызть», хватая то, во что удаётся вцепиться зубами, позволяя им терзать жертву в полную силу. Гюго возбуждается, чувствуя свою власть над человеком ( Особенно, если удаётся встать над ним и смотреть на него сверху вниз. А опьянённый ощущением власти, Гюго и вовсе теряет контроль над собой. Он уже и не хочет сдерживать свои эмоции, замечая, что гнев его начинает пугать жертву и чувствуя, что собственный гнев прибавляет сил и доставляет ему удовольствие. А удовольствиями Гюго дорожит. И находит удовольствие в том, чтобы терроризировать жертву страхом, возбуждая его своей демонстративной жестокостью (- ч.с.8).
Попадая под жестокий натиск разбушевавшегося Гюго ( в котором безудержный гнев стирает с лица всё человеческое), Бальзак ощущает себя застигнутым врасплох и загнанным в западню разъярённой стихией. Пригвождённый яростью Гюго, чувствует себя так, словно он стоит на костре, прикованный к столбу, объятый дымом и пламенем. Единственная возможность спастись — это сокрушить столбы и сокрушить пламя встречным огнём и встречным давлением. То есть — взорваться ещё большей яростью и прихлопнуть это «чудовище» чем — нибудь сверху.
Бальзак не может позволить Гюго — этому дьявольскому дирижёру чёрных вихрей устраивать адскую свистопляску в его душе. Не может позволить ему проломиться туда с боем и наслаждаться своим триумфом. Поэтому, когда Гюго поднимает вокруг него бурю чёрных страстей и начинает её уплотнять и сгущать, сжимая плотным, удушливым облаком, наэлектризованным его нетерпением и алчностью и с хищным злорадством уже предвкушает победу, наслаждаясь испуганным видом своей жертвы, Бальзак понимает, что пришло время мобилизовать свои силы для ответного удара. И наносит этот удар так, что вся эта свистопляска в один момент прекращается, а вместе с ней исчезает и удовольствие Гюго от желания насладиться своей быстрой и лёгкой победой, пропадает желание торжествовать и наслаждаться ощущением своей безграничной воли, власти и силы, пропадает радостное предвкушение победы и ожидаемое наслаждение успехом.
Всё пропадает. Остаются обугленные головёшки собственных перегоревших страстей, которые теперь как голодные псы набрасываются на своего же хозяина и пожирают его самого, обрекая на невыносимые муки. Да, Гюго может прибить Бальзака в этот момент. И рассчитывать силу своего удара не будет. И сделает это непременно (по эмоциональной инертности).
Инстинктивно защищаясь, Бальзак вырубает Гюго его же собственными эмоциями. Перекрывает поток энергии так, что всё напряжение, все силы, все искры и все эмоции опять же летят на зачинщика этой акции и обожая его сами собой.
(Пример этой ситуации очень точно описан в романе Л.Н. Толстого «Война и мир», когда разъярённая и терроризирующая мужа ненавистью Эллен Безухова (Гюго), возмущённая предложением мужа «расстаться» (развестись и остаться без гроша за душой), провоцирует ответный взрыв ярости со стороны Пьера (Бальзака), а потом, пугаясь визжит и убегает после того, как он замахивается на неё мраморным столиком, как бы намереваясь «прихлопнуть» им её «сверху».) И это то, чего Гюго больше всего боится — внезапной и решительной контратаки уже совсем было подавленного и поверженного Бальзака.
Предусмотрительная программа интуиции времени позволяет Бальзаку (также как и Есенину) накапливать силы чрезвычайно долгое время и расходовать их в крайне конфликтной ситуации, обрушивая единым мощным ударом на противника. И в этот момент Бальзак действительно становится похожим на разъярённого медведя, вставшего на задние лапы и разящего врага наповал одним ударом, в который он вкладывает всю свою силу. (Эмоции у Бальзака в инертном блоке ( -ч.э.4), а сила в мобильном (-ч.с.5) — гибкая и расчётливая. В силе и расчёте удара Бальзак не ошибается..)
В третьей квадре — квадре решительных и жизнестойких «трудоголиков» (с её доминирующими аспектами волевой сенсорики и деловой логики) не уважают людей бравирующих своим легкомыслием и пытающихся с нагловатой улыбочкой вымогать деньги у тех, кто им кажется лёгкой добычей.
И это — первое, что пытается внушить Бальзак Гюго, когда тот с наигранной беспечностью начинает «косить» под «попрыгунью — стрекозу», которая лето красное пропела и теперь не знает, где и за чей счёт перезимовать, потому нагло и весело «наезжает» — дескать, «всё имела и всё потеряла, потому что не могу и не умею жить экономно и расчётливо и не знаю, как это у других получается.»
У Бальзака на эти «запросы» ответ простой: «Не умеешь — учись! Не можешь —лечись!» Взрослый человек должен отвечать за свои поступки и перед самим собой и перед теми, кто от него зависит. И обязан обеспечить и им, и себе надёжные условия существования. Для большей доходчивости Бальзак вразумляет Гюго и по интуиции времени: «Если ты строишь из себя бабочку — однодневку, не рассчитывающую на завтрашний день, так тебе нечего требовать и сегодня, — для тебя всё закончилось вчерашним днём…»
Худшего себе и вообразить нельзя! Гюго понимает этот намёк так, словно его уже списывают со счетов: оказывается он подзадержался на этом свете и не имеет права на существование!
То, что ещё как-то, худо-бедно, проходит в третьей квадре, — хотя там тоже всякое случается: где бизнес, там и риск, где предприимчивость, там и потери — в первой квадре воспринимается как вопиющее оскорбление! Это ж надо до такой степени быть равнодушным к чужой беде! Хоть ложись и помирай у его ног, он и глазом не моргнёт и ухом не поведёт. Будет сидеть и читать нотации «Учитесь властвовать собою!»
Начинается информационная война, в которой Гюго и распекает Бальзака по всем статьям, и распинает вдоль и поперёк, и ни остыть, ни успокоиться не может. Бальзак будет объявлен «врагом номер один». Допустить, чтобы Бальзак рассказывал, как Гюго на него наезжал, Гюго не сможет, ( а Бальзак и не будет этого делать, зачем ему представать в своих рассказах жертвой, если он в реальности этой участи миновал?), поэтому Гюго будет переиначивать историю на свой лад, рассказывая, что он просто хотел испытать щедрость и великодушие Бальзака, дал ему шанс проявить себя с наилучшей стороны, а Бальзак этой проверки не понял и предложенным шансом не воспользовался, убедительно доказав, кто он есть на самом деле…
На далёкой дистанции удары Гюго до Бальзака не долетают ( хотя , конечно, мир тесен и слухами полнится), а на близкой, когда Гюго реально настраивает против Бальзака его близких родственников, Бальзаку приходится защищать себя, изолируясь от родственных отношений вплоть до разрыва близких родственных связей. И исключительно ради того, чтобы ближайшие родственники, не желая лично попадать на зубок Гюго, не подставляли его Гюго на расправу. Дальше начинается взаимное отдаление Бальзака и утомлённых самозащитой родственников, уставших быть крайними в этой войне конфликтёров. И тут уже многое зависит от их способности держать удар.
Но чаще всего отношения завершаются тем, что Бальзаку приходится менять адрес, отключать и менять телефон, практически полностью исчезая из поля зрения своих родственников: если они готовы были сдать его на расправу Гюго, вплоть до того, чтобы его потерять, так пусть считают, что они его потеряли. Следуя их логике, Бальзак должен считать себя виновным только в одном — в том, что не может жить только сегодняшним днём, не рассчитывая на завтрашний. А завтра у него может быть очень тяжёлая или долгая жизнь, полная непредвиденных невзгод и неприятных сюрпризов. В отличие от некоторых, он в «бабочки — однодневки» не записывается и не желает рисковать своим завтрашним днём ради сегодняшней уступки чьим — то неуёмным желаниям, чьей — то хищности, алчности, глупости, безволию и малодушию. (Последние три эпитета относятся к его родственникам, готовым сдать его ни за грош на расправу разъярённому конфликтёру, уверяя, что тот очень хороший и добрый человек, готовый всё простить и забыть. И ничего плохого не сделает, если Бальзак придёт и принесёт ему свои извинения. На эти доводы Бальзак тоже не покупается: если Гюго готов всё забыть и простить, пусть забывает и прощает на расстоянии, а подходить к нему даже на пушечный выстрел Бальзак не собирается и другим не советует.)
По большому счёту, какие претензии можно предъявить Бальзаку? — он тихий мирный, безобидный. Зла никому не желает и не делает. А то, что ловушки устраивает своим потенциальным захватчикам. Так это — не более чем учебно — методическая профилактика для его же решительных и шустрых квадралов, которые и своим, и чужим добром могут рискнуть с самыми печальными для себя (и своей команды) последствиями Их он и поучает. И в первую очередь — своего дуала-Цезаря, который не хуже Гюго умеет «косить» под беспечного (будучи предусмотрительным). А жизнь — не сахар, и не полёт бабочки над цветком.
Сам Бальзак «на дармовщинку» (как принято думать) или с минимальным подарком приходит только к тем, кому он уже оказывал многие и очень важные услуги, продолжает их оказывать и собирается делать это впредь, активизируясь по аспекту этики отношений, который в квадрах объективистов (третьей и четвёртой) считается доминирующей ценностью и от которого Бальзак и не отступает, поэтому (в отличие от его конфликтёра Гюго) никогда не приходит ни выпрашивать, ни отбирать последнее, предлагая обменивать «наши мнимые (с точки зрения третьей квадры) ценности»— мнимую беспечность, мнимое веселье, мнимое радушие — «на ваши реальные», материальные. И уж, кому как не демонстративному реалисту — прагматику Гюго знать это.
Бальзак кажется Гюго лёгкой добычей, а на деле оказывается «орешком не по зубам». Гюго смириться с поражением не может (при его — то демонстративной волевой сенсорики) и поднимает такую волну непримиримой злости и ненависти, что шум идёт далеко вокруг.
Вы когда — нибудь слышали, чтобы Бальзак распинал Гюго по всем статьям, не жалея цветов и красок? Не слышали и не услышите, потому, что это — не его метод. Его метод — довести человека до такого состояния, при котором он сам покажет всему миру своё истинное лицо, сам себя опозорит непримиримой враждой, сам дискредитирует себя необузданной жаждой мести, сам оттолкнёт от себя друзей. Всё сам сделает. Гюго по своей проблематичной интуиции негативных последствий (+б.и.4) начинает это понимать слишком поздно — только когда ярость из головы выветривается. А до той поры он уже сам успевает испортить некогда производимое им «приятное» впечатление, отпугивая и отталкивая своей яростью всех, кто когда — то симпатизировал ему. После чего и о взятии реванша уже помышлять не приходится — возможности непоправимо упущены. И это ещё одна причина, по которой Гюго из любой ситуации старается извлечь максимум пользы с самого начала, для чего и нападает с налёту с наскоку, и выходит в число упрямых ТИМов — тех, кому удобнее изначально не уступать, чем уступая сначала, а потом брать реванш, пытаясь вернуть своё. Гюго знает, что возвращать своё труднее, чем изначально удержать, поэтому ему удобнее быть упрямым и требовательным, чем уступчивым, отвоёвывающим своё, когда оно уже кем — то безвозвратно присвоено.8
8 Разделение по признаку упрямые и уступчивые: упрямым легче удерживать свои преимущества ( или свою собственность) при себе, чем упускать, а потом отвоёвывать назад, доказывая своё право на это. Уступчивые — наоборот: сначала уступают, а потом отвоёвывают, иногда с избытком и преимуществом для себя, иногда с потерями. В конфликтных диадах оба конфликтёры всегда либо упрямые, либо уступчивые.
