«СМЕРТЬ БОГА» — фундаментальная метафора постмодернистской философии, фиксирующая в своем содержании парадигматическую установку на отказ от идеи внешней принудительной каузальности, характерной для линейного типа понимания детерминизма (см. Неодетерминизм), и от презумпции логоцентризма (см. Логоцентризм).
Генетически восходит к постулату Ницше «старый Бог умер» и протестантскому модернизму. Однако если в рамках протестантского модернизма фигура «С.Б.» выражала идею когнитивной и моральной зрелости субъекта, лишая его универсальной объяснительной формулы, позволяющей маскировать свое незнание ссылкой на высшую инстанцию и конечную причину и заставляя принять моральную ответственность персонально на себя (Д.Бонхеффер), то постмодернистская фигура «С.Б.» ориентирована на переосмысление самого феномена причины, переориентацию с понимания ее как внешнего фактора причинения к пониманию ее как имманентного перехода предела. В постмодернистской системе отсчета понятие Бога символизирует собою идею наличия финальной и исчерпывающей внешней детерминанты, и метафора «С.Б.», соответственно, — установку на осмысление имманентности. И если для классики фокусом когнитивных усилий выступал поиск подлинной (ближней, естественной) причины явления, то для постмодернизма — отказ от идеи внешнего причинения, осмысление самораскрытия объекта в подлинном становлении множественного и нового: «мало сказать «Да здравствует множественность!», множественное еще нужно создать»
(Делез, Гваттари). Трансформирующаяся система выступает в этом случае для постмодернизма как альтернативная той, которая подчинена централизованным командам, т.е. фактически анти-кибернетическая (П.Вирилио моделирует понимание Бога именно в таком контексте).
Так, в номадологии (см. Номадология) радикальной критике подвергается такая «несносная черта западного сознания», как интенция переносить чувства или поступки на внешние или трансцендентные объекты вместо того, чтобы оценить их с точки зрения внутренних качеств и ценности самих по себе» (Делез, Гваттари).
Концепция трансгрессии эксплицитно фиксирует факт отсутствия внешнего причинения трансгрессивного перехода посредством метафоры «С.Б.»: как пишет Фуко, «убить Бога, чтобы освободить существование от существования, которое его ограничивает, но также чтобы подвести его к тем пределам, которые стирает это беспредельное существование» (см. Трансгрессия). Это означает, что «смерть Бога обращает нас не к ограниченному и позитивному миру, она обращает нас к тому миру, что распускает себя в опыте предела… в акте эксцесса, излишества, злоупотребления, преодолевающих этот предел, переступающих через него, нарушающих его» (Фуко).
Согласно формулировке Р.Барта, классической философией «принимается за аксиому обусловленность произведения действительностью (расой, позднее — Историей), следование произведений друг за другом, принадлежность каждого из них своему автору». Р.Барт фактически фиксирует такие параметры линейного детерминизма, как преемственность, принудительная каузальность и эволюционность процесса: в то время как «произведение отсылает к образу естественно… «развивающегося» организма», текст находится в ином, не эволюционном процессе трансформаций, и ключевой «метафорой» их может служить не линейная причинная цепочка, но — «сеть»: «если текст и распространяется, то в результате комбинирования и систематической организации компонентов».
Противопоставляя традиционную («университетскую») и постмодернистскую («имманентную») версии отношения к тексту («критики»), Р.Барт усматривает принципиальное отличие между ними именно в том, что если имманентное прочтение текста не только допускает, но и предполагает плюральное самодвижение смысла, то традиционный «критик исполняет произведение, как палач исполняет приговор». По оценке Р.Барта, истоки линейного характера «университетской критики» коренятся именно в линейном понимании детерминизма: «чем вызвано … неприятие имманентности..? ..
.Возможно, дело в упорной приверженности к идеологии детерминизма, для которой произведение — «продукт» некоторой «причины», а внешние причины «причиннее всех других». Важнейшим моментом постмодернистской интерпретации детерминизма является, наряду с финальным отказом от идеи внешней причины, и признание фундаментального статуса непредсказуемой случайности, что находит свое выражение в постмодернистской метафоре «игры». Лиотаром осуществляется рефлексивная оценка метафоры «С.Б.» в указанном ключе: «вопрос заключается не в том, что представляет собой соперник («природа»), а в том, в какие игры он играет.
Эйнштейн отвергал мысль о том, что «Бог играет в кости». Тем не менее, именно игра в кости позволяет установить «достаточные» статистические закономерности (в пику старому образу верховного Предопределителя)».
Этот характерный для философии постмодернизма поворот фактически изоморфен повороту, осуществленному современной синергетикой: как пишет «для большинства основателей классической науки (и даже Эйнштейна) наука была попыткой выйти за рамки мира наблюдаемого, достичь вневременного мира высшей рациональности — мира Спинозы. Но, может быть, существует более тонкая форма реальности, схватывающая законы и игры, время и вечность» (Пригожин).
В метафорической системе постмодернизма установка на отказ от идеи внешней каузальности находит свое выражение также в парадигмальной фигуре «смерти Автора» как внешней причиняющей детерминанты текста (см. «Смерть Автора») и в отказе от идеи Отца в его традиционном психоаналитическом понимании, а именно — в качестве внешнего и травмирующего детерминационного фактора развития психики, и, соответственно, в программной стратегии анти-Эдипизации бессознательного (парадигматическая презумпция «Анти-Эдипа» в шизоанализе, основанная на той презумпции, что «бессознательное — изначально сирота» — см.
Шизоанализ, Анти-Эдип). Финальным аккордом постмодернистского отрицания линейного детерминизма, лежащего в основе классической культуры, является интерпретация «С.Б.», предложенная Делезом и Гваттари во втором томе «Капитализма и шизофрении». Фигура Бога, безусловно, выступает для постмодернизма символом внешней каузальности, однако в данном случае речь идет не столько об освобождении бессознательного от ее гнета, сколько вообще о принципиальной невозможности для шизофренического сознания какого бы то ни было внешнего причинения, т.е. угнетения. Как пишут Делез и Гваттари, «смерть Бога не имеет никакого значения для бессознательного.
Плодами этой новости являются не последствия смерти Бога, а другая новость: смерть Бога не имеет никаких последствий. Другими словами, Бог и отец никогда не существовали». В целом отказ от концепта «субъект» и самой идеи субъекта как действующего и причиняющего агента любого процесса неизбежно приводит к идее спонтанности.
В этом отношении совершенно естественны и объяснимы многочисленные апелляции постмодернизма к традиционной восточной культуре с ее акцентом на объективно-предметной составляющей деятельности. Например, критика Кристевой аристотелевской логики с ее жестко фиксированной «действующей причиной» и обращение к классической китайской логике, — в частности, к концепции Чан Дунсуня, показавшего недостаточность аристотелевской логики в ее приложении к языковым средствам.
Применительно к стилю мышления Чан Дунсуня, Кристева замечает, что «он вышел из другого лингвистического горизонта (горизонта идиограмм), где на месте Бога выявляется диалог Инь-Ян».
Если учесть, что фигура Бога осмыслена философией постмодернизма как персонификация идеи внешнего линейного причинения, то обращение Кристевой к имманентной креативности «диалога Инь-Ян» может быть прочитано как поворот к идее спонтанной самоорганизации. Обращение к культуре традиционного Востока характерно и для Фуко, и для Дерриды в плане его программного «антиэллинизма». В настоящее время обнаруживает себя обратное влияние постмодернистской методологии на протестантскую теологию. Так, наряду с развитием традиционного для протестентизма содержания этой презумпции (Г
.Кокс, У.Гамильтон, Т.Дж. Альтицер), теология «С.Б.» предлагает программу «реинтерпретации Бога», которая фактически является программой деконструкции библейских текстов (см. Деконструкция): П.Ван Бурен основывается на отказе от иллюзии соотнесенности языка теологии с некой якобы описываемой им объективной реальностью, разрушая на базе этого прежнюю версию Б., подчиненную универсальному трансцендентализму (см. Означивание, Трансцендентальное означаемое). На базе концепции «С.Б.» в теологии оформляется концепция «смерти теологии», которая констатирует уход из человеческой жизни «трансцендентного измерения», перманентного проецирования событий человеческой жизни на Бога, что выступает как «конец теологии» (К.Рашке). В целом введение постмодернизмом фигуры «С.Б.» в семантическое пространство современной культуры влечет за собой радикальные трансформации последнего, ибо «вся западная теологическая традиция иерархической последовательности сущего начинается с нематериального духа (Бога) — источника этой последовательности и нисходит к недуховной материи» (Р.Руйтер). (См. Автор, Демиург, Идеализм, Бинаризм, Неодетерминизм, «Смерть субъекта».)
М.А. Можейко
