КАНЧЕВСКИЙ Игнат Владимирович (литературные псевдонимы: Игнат Абдзиралович — по имени и фамилии главного героя романа М. Горецкого «Две души», Ганная Голубянка) (1896-1923) — белорусский философ и публицист. В 1913 окончил Виленское реальное училище, учился в Петербургском технологическом институте, на филологическом факультете Московского университета, был слушателем Высших кооперативных курсов при народном университете имени А.Л.
Шанявского. После образования БССР переехал в Минск, где принимал активное участие в белорусском культурно-просветительском движении, а после создания в 1919 Литовско-Белорусской Советской республики — в Вильню. Скончался от туберкулеза легких.
Философские, социологические и общественно-полити-ческие взгляды К. изложены в эссе «Извечный путь. Опыты белорусского мировоззрения» (Вильня, 1921), характеризующемся оригинальностью философско-культурологического анализа, яркой образностью стиля повествования и глубоко личностным отношением к предмету рассмотрения — исторической судьбе белорусского народа. Работа К. тематически близка концепциям культурно-исторических типов
Данилевского, К.Н. Леонтьева, морфологии культуры Шпенглера, историософии Бердяева, но прежде всего характеризуется сильными экзистенциалистскими мотивами. Согласно концепции К., Беларусь на протяжении всей своей истории, начиная с 10 в. — времени крещения, — была ареной борьбы двух направлений (типов) европейской культуры — западного и восточного.
В результате этой перманентной борьбы возникло и оформилось специфическое белорусское национальное мировоззрение — «колебание между Востоком и Западом и искренняя неприязнь к тому и к другому являются основной чертой истории белорусского народа». В таком историческом наследии коренится «великая трагедия народного духа», которому отказывают в праве на самобытность, не понимая, что «вместе с белорусскостью мы теряем и лучшую часть человечности». Отмечая привлекательные для белорусов качества человека Востока — простоту, искренность, доброту, соответствие внешности внутренней сущности, и Запада — бо́льшую объективность, способность к компромиссам, терпимость к чужому мнению, К. раскрывает причину, почему в итоге белорусский народ не делает окончательного выбора между европейскими культурами Запада и Востока.
Это сопровождающее всю его историю «насилие над нашими душами», которое осуществлялось в разных формах: «Восток сразу захватывает много, Запад — по своей деликатности — меньше …
Зато Запад — великий человек на малые дела, и его способности сильно отдаются на белорусской шее». Не соглашаясь со сложившимся мнением о неспособности белорусов выразить свой культурный идеал — поскольку они остаются в ситуации социокультурного выбора между мессианскими культурами Востока и Запада, — К. говорит о необходимости внутреннего культурного самоопределения и создания своих, национальных форм культурной жизни.
Сознавая сложность этого процесса духовного возрождения, К. предостерегает от возможности появления собственного, белорусского мессианизма — «как бы найденные формы новой белорусской жизни не стали для нас самих великой тюрьмой и издевательством». В этом плане наибольшую опасность представляет характерная и для Востока, и для Запада застывшая «форма жизни» — уклад, нормативная нерушимая модель социального и духовного бытия, сложившаяся в результате человеческой деятельности. Первооснова ее силы — в любви человека к плодам своего творения, в желании им вечного существования и, с другой стороны, в «корысти», т.е. выгодности формы. К. артикулирует факт приобретения формой тем большей нормативности, чем слабее развита духовность народа, хотя признает принципиальную необходимость формы — в ней заключена сущность материальной жизни. Однако, по К., следует стремиться искать формы, приспособленные к изменчивости жизни, эластичные, текучие. Истинная основа жизни, по К., — свободное творчество, пример которому можно найти в искусстве, которое «не имеет своего канона, не имеет утвержденных путей, образцов». К. дифференцирует понятия субъекта индивидуальной (человек) и социальной (народ, нация) деятельности: если отдельный человек может найти личное спасение в художественном творчестве, то в общественной жизни массы идут к социальному творчеству всегда только через политический переворот и революцию. Согласно К., это не лучший путь для народа, но единственно возможный в условиях, когда народ лишен свободы творчества и возможности развивать национальную культуру. Вместе с тем К. подчеркивает, что творчество масс основано на творчестве единиц, и революция без индивидуального творчества — лишь великая беспросветная смута, пример чему — Россия. Гарантировать возможность общественного творчества можно только в случае отсутствия чужого принуждения, для чего, соответственно, необходима политическая независимость.
В качестве оптимального варианта человеческого общежития и условия для возможности реального творчества К. предлагает кооперацию — «единственное общественное явление, которое без принуждения объединяет своих членов и не декларирует принуждения для других». В кооперации К. импонирует отсутствие «готовых рецептов улучшения жизни», какого-либо идеала, т.е. застывшей формы. Лозунг кооперации, по К., — «Твори.
Создавая — разрушаем». Тем самым, согласно К., свободное творчество человека становится единственным идеалом для всего будущего общества.
В.Т. Новиков, О.В. Новикова
