ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ — характерная для философии постмодернизма (как и для культуры постмодерна в целом) парадигмальная установка на восприятие мира в качестве хаоса. Рефлексивно зафиксирована постмодернистской философией 1980—1990-х (Лиотар, А.Меджилл, В
.Вельш, В.Лейч и др.). В своих модельных представлениях о реальности постмодернизм, по оценке В.Лейча, «создает формы порядка как беспорядка». В зеркале постмодерна мир, как было отмечено Джеймисоном, «становится одновременно фактичным, хаотичным и разнородным». Данная установка представляет собой концептуальное оформление (результат) рефлексивного осмысления глубинных ориентаций культуры постмодерна, программно релятивизировавшего практически все свои компоненты: технологию, политику, науку, философию, архитектуру, все виды искусства, склад повседневности, стиль мышления, коммуникационные стратегии, сексуальные практики и даже тип феминизма — т.е. «самый стиль жизни» (Х
.Фостер). Постмодернистское состояние становится характерным также для молодежной музыкальной культуры и подростковых поведенческих субкультур (Б.Смарт, Ш.Уайтаг).
Согласно исследованиям последних лет, постмодернистское состояние характеризует сегодня социологию, историю, этику, медицину, этнографию и другие гуманитарные дисциплины, практически без исключений (Р.Гелдер, С.Форатон). Таким образом, в оценке В.Вельша, «конгруэнция постмодернистских феноменов как… в разных видах искусства, так и в общественных феноменах — от экономики вплоть до политики и, сверх того, в научных теориях и философских рефлексиях совершенно очевидна». Важно, однако, что «постмодерн» — эпоха не столько в развитии социальной реальности, сколько, как констатируют Бауман, А.Хеллер, Ф.Фехер и др., в эволюции осмысления последней. Видение мира сквозь призму «П.Ч.» обнаруживает себя прежде всего, в таких сферах концептуализации, как искусствоведение, культурология, социология — во всем комплексе гуманитарного знания, а также в философии.
>Фундированность философской парадигмы постмодернизма идеей хаоса (в тех или иных модификациях последней) универсально отмечается в посвященных постмодернизму исследованиях как сугубо методологического, так и культурологического плана: Х.Бертенс, С.Бест, А.Хеллер, Ф.Фехер, С.Лаш и др. Фундаментальной предпосылкой интерпретации мира выступает для постмодернизма отказ от идеи целостности, иерархичной структурности, центрированности (см.
Ацентризм) и гармоничной упорядоченности мира (см. Логоцентризм): «мы живем без специальных разметок и изначальных координат в мириадах затерянных событий» (Фуко).
По формулировке Делеза и Гваттари, «мы живем в век частичных объектов, кирпичей, которые были разбиты вдребезги, и их остатков. Мы уже больше не верим в миф о существовании фрагментов, которые, подобно обломкам античных статуй, ждут последнего, кто подвернется, чтобы их заново склеить и воссоздать ту же самую цельность и целостность образа оригинала.
Мы больше не верим в первичную целостность или конечную тотальность, ожидающую нас в будущем». Отсюда столь популярная в постмодернизме метафора руин — от пред-постмодернистской литературы (например, «В кругу развалин» Борхеса) до «Автопортрета и других руин» у Деррида. Общество постмодерна, как отмечает В
.Вельш, «необратимо плюралистично». Подобная установка во многом была зафиксирована уже Арендт, предвосхитившей в своем творчестве многие — ныне базисные — идеи постмодернизма: так, например, она пишет: «я явно присоединяюсь к тем, кто уже некоторое время пытается разобрать метафизику и философию со всеми их категориями, известными нам с их возникновения и до сегодняшнего дня.
Этот разбор возможен только с допущением, что нить традиции оборвана и что мы не будем в состоянии восстановить ее. Что утрачено, так это непрерывность прошлого. То, с чем мы оставлены, — все же прошлое, но прошлое уже фрагментированное». Установка на восприятие мира сквозь призму «П.Ч.» проявляет себя в рефлексивно осознанном постмодернистской культурой феномене «обратной апокалиптичности» (an inveted millenarianism); по определению Джеймисона, в культуре постмодернизма «предчувствия будущего, катастрофического или спасительного, заместились ощущениями конца того или этого (конец идеологии, искусства или социального класса; «кризис» ленинизма, социальной демократии или общества всеобщего благоденствия и т.д. и т.п.); взятые все вместе они, возможно, составляют то, что все чаще обозначается постмодернизмом». В этой системе координат (равно как в этой системе ценностей) понятие хаоса оценивается в качестве фундаментального для категориальной системы постмодернистской философии.
В ракурсе видения «П.Ч.» мир предстает вне какой бы то ни было возможности задать его целостную метафизику: как пишут Делез и Гваттари, «мир потерял свой стержень… Мир превратился в хаос».
Более того, для постмодернизма характерна программная презумпция достижения хаоса, создания его в качестве результата целенаправленной процедуры по отношению к семантически значимым средам: от предложенного в свое время А.Жарри в контексте «патафизики» принципа «внесения хаоса в порядок» до сформулированного Д.В.Фоккема принципа «нонселекции» как преднамеренного создания текстового хаоса. Как пишет Б
.Смарт, на смену идеологии «порядка вещей» приходит то, что может быть названо идеологией «беспорядка и разлада (disorder)». Собственно, сама наличная социальная реальность предстает в оценке постмодернистской социологии (прежде всего, С.Лаш и последователи) как «дезорганизованный капитализм». В рамках постмодернистской парадигмы мировосприятия хаотичность пронизывает все уровни бытия — сознание оказывается в этой ситуации ни чем иным, как продуктом осмысления хаоса (по В
.Варду, результатом «осмысления разбитого мира»). В вербальной сфере это порождает то, что К.Лемерт обозначил как «невозможный глоссарий», в сфере дискурсивной — формирование неканонических стратегий дискурсивных практик (по Б.Смарту, «еретический дискурс»).
>В своем сочетании это приводит к оформлению особого типа отношения к тексту, культивируемого культурой постмодерна: как пишет И.Хассан, «процессу распада мира вещей», порождающему «космический хаос», соответствует нестабильность текстовой семантики (хаос значений, хаос означающих кодов, хаос цитат и т.п.) как выражение и отголосок «космического хаоса». И, коль скоро культурная традиция сопрягает смысл как таковой с упорядоченной целостностью, организованным гештальтом, — постмодернизм осуществляет последовательный отказ от всех элементов данного комплекса, — так, по словам Т
.Д\’ана, «смысл теперь уже не является вопросом общепризнанной реальности, а скорее эпистемологической и онтологической проблемой изолированного индивида в произвольном «фрагментированном мире». В отличие от классической традиции, фундированной презумпцией онтологической гарантированности смысла, постмодернизм констатирует, что, по формулировке Делеза, «мир смысла имеет проблематический статус».
Сколь радикальным, столь же и естественным следствием этой установки является оказавшаяся фундаментальной для постмодернизма идея тотального семантического хаоса, обозначенная в свое время Кристевой как уверенность в «бессмысленности Бытия». По оценке Бодрийяра, «мы находимся во Вселенной, в которой становится все больше и больше информации и все меньше и меньше смысла». Иными словами, в культуре постмодерна происходит то, что Бодрийяр называет «катастрофой смысла» или «имплозией смысла».
По оценке Фуко, современный менталитет характеризуется тотальным отсутствием «веры в смысл», ибо все то, что наивно полагалось источником семантической определенности, демонстрирует «разреженность, а вовсе не нескончаемые щедроты смысла». Интегральная постмодернистская схема видения реальности, представленная «П.Ч.», находит свою спецификацию применительно к различным проблемным полям философии постмодернизма, версифицируясь в различных терминологических традициях. Так, например, применительно к концепции исторического времени Делеза идея хаоса реализует себя посредством понятийных средств, организованных вокруг понятия «Хронос» (см.
Событийность, Эон), а применительно к аналитике сексуальности Фуко на передний план выдвигается понятие «хюбрис» (см. Хюбрис) и т.д. Категориальный аппарат философии постмодернизма находится в процессе своей эволюции, да и не стремится к унификации в силу принятых аксиологических презумпций, непосредственно вытекающих из основоположений «П.Ч.». Однако, несмотря на отсутствие единой терминологии, постмодернизм в философской своей проекции характеризуется парадигмальным единством: как заметила С.Сулеймен, «Барт, Деррида и Кристева являются теоретиками постмодернистской чувствительности независимо от терминов, которые они употребляют, точно так же, как и Филипп Соллерс, Жиль Делез, Феликс Гваттари и другие представители современной французской мысли». (См. также Пустой знак.)
М.А. Можейко
