ПОСТКОЛОНИАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ, постколониальные штудии — совокупность достаточно методологически и дисциплинарно гетерогенных, но тематически взаимосвязанных концептуальных дискурсов, рефлексирующих себя в единой рамке (сети) критических проектов и программ, направленных на преодоление последствий экономической, политической, но прежде всего культурной и интеллектуальной зависимости «незападного мира» от «западных» образцов и прототипов.
В странах Западной Европы и Северной Америки П.И. локализированы по-преимуществу в академических и университетских границах и принимают форму научной теории — «постколониальные штудии». В «незападном мире» они концептуализируются прежде всего через литературное творчество и эссеистскую критику. Исследовательские группы, ориентирующиеся на постколониальные типы дискурсов, существуют и в «постсоветском пространстве» — в Беларуси и Украине.
Принято считать, что «взрыв постколониальности» произошел в 1979, после выхода в свет книги Э.
Саида «Ориентализм». Дискурс ориентализма, согласно Саиду, представляет собой сложный комплекс знания-власти, выработанный на протяжении нескольких веков в европейской традиции («Западом») относительно «Востока», и тесно связанный с (нео)колониальными практиками, синхронизированными, в конечном итоге, с ним.
Контролируя процессы производства знания, страны «Запада» смогли выработать и навязать «Востоку» такой образ его идентичности, в которой ему изначально отводилось зависимое и подчиненное положение. Несмотря на чуть ли не всеобщее возмущение и развернутую критику книги Саида учеными-ориенталистами, она сразу же заняла место «культового текста» в П.И. Тем самым был задан основной вектор концептуального развития последних — объединение «высокой западной теории» (в случае Саида — идеи знания-власти Фуко — см.) и незападной реальности, причем такое объединение, которое давало бы возможность оборачивать теории «Запада» против его же властно-знаниевых стратегий. «Запад» превращается в П.И. в объект рассмотрения, анализа и деконструкции.
Другим основателем П.И. считается Г. Спивак, которая в 1985 адресовала западным интеллектуалам радикальный вопрос «Can the subaltern speak?» — «Может ли угнетенный (подчиненный) говорить?» — в одноименном тексте, который также стал постколониальной классикой.
Этот вопрос вызревал с начала 1980-х в небольшой исследовательской группе, которая обозначила себя как Subaltern Studies group — группа исследований угнетения (подчинения). Ответ Спивак был абсолютно прозрачен: угнетенный (подчиненный) говорить не в состоянии, он не имеет возможности «пробиться», «возвысить» свой голос до уровня репрезентации. В силу этого, за него и от его имени всегда говорят-репрезентируют другие.
Третьим основателем П.И. стал Г. Бгабха.
В своих работах, собранных в книге «Локализации культуры», он сформулировал несколько идей, которые оказались стержневыми для понимания «постколониальности». Это идеи гибридности и различия (различности) — разнообразия.
Являясь методологически и дисциплинарно гетерогенным, дискурс постколониальности объединен тематизацией актуализации разнообразных различаемых Инаковых (Иных), которым в западной традиции отказано в праве голоса, анализом опыта подчинения (угнетения), а тем самым и колонизации (которая и есть по сути подчинение-угнетение), а также признанием современного интеллектуального состояния «постколониальным». Формально слово «постколониальный» означает временной период — период «после колониализма», что обычно интерпретируется как «период после получения независимости той или иной страной или территорией». Это достижение независимости, как отмечала Л. Гандги, часто сопровождается «волей к забыванию» колониального прошлого, попыткой вместо истории подчинения (угнетения) выдвинуть на авансцену историю героического сопротивления или даже самодостаточный, замкнутый нарратив национального, в котором колонизатор или занимает маргинальное место, или вообще не существует.
В этом контексте П.И. можно рассматривать как теоретическое сопротивление такого рода амнезии, как проект «вспоминания» («припоминания») и переосмысливания колониального прошлого, как реконструкцию всей амбивалентности взаимоотношений колонизатора и колонизированного, которые включают не только опыт подчинения (угнетения) и сопротивления, но и опыт взаимодостаточности (отдельности) и симбиоза.
Термин «постколониальность» представляется временным маркером, который обозначает период и (или) процесс деколонизации, дискурс, который сопровождает этот процесс. Таким образом «пост» в П.И. ориентирует вовсе не во времени: «пост» означает определенную позицию, определенный ракурс видения, из которого опознаются и анализируются разноаспектные проблемы: протоколониальные, колониальные и послеколониальные. Приставка «пост-» играет роль теста, с помощью которого очищается («опустошается» в смысле деконструктивистски очищается) пространство для методологической рефлексии и теоретической критики, — пространство, до сих пор донельзя заполненное колониальными доминациями и номинациями, как и антиколониальной борьбой.
Рядом с двумя привычными фигурантами — колонизатором и колонизированным — появляется еще один персонаж — постколониальный критик-теоретик. И именно ему мы обязаны появлением постколониального дискурса. В связи с этим под постколониальностью обычно понимается определенное пространство субъектных позиций, в которых и из которых развертываются разноаспектные рефлексивно-критические проекты и программы, принципиально отличные как от направленных на колонизацию, так и продуцируемых с позиций уже колонизированных.
>Таким образом, в П.И. органически включены: 1) проект деконструкции «Запада» как субъекта имперского дискурса, программа демаскирования его претензий на универсальность, фундированная критика исторической и культурной ограниченности «западных» моделей; «Запад» рассматривается при этом как Великий Колонизатор; 2) проект легитимации противо-дискурсов, программа выработки и рефлексии различных антиколониальных стратегий; здесь тематически выделяется проблематика антиколониального национализма, который вписывается в общую картину асинхронной модернизации; 3) проект метаязыка для постколониальной ситуации. Практики постколониального письма породили то, что может быть названо постколониальной литературой.
Задача «нового» интеллектуала в этом контексте выглядит достаточно утопичной — выработка «неподеленного» языка или дискурса, который не базировался бы на трагическом разломе между колонизатором и колонизированным, но и не игнорировал бы этот разлом. Чтобы реализовать эту задачу, постколониальный критик вынужден перемещаться (скользить) по краям как колониальных, так и антиколониальных текстов, читать их не поперек, а навстречу. Он обнаруживает себя в «пограничье», «между». Его субъектность зачастую не совпадает с институциональной позицией, а географическая локализация зачастую противоречит и первому и второму. Этот интеллектуальный протеизм, везде-себя-нахождение, полифоничность, полидискурсивность постколониального критика имеет на другом полюсе — уже не интеллектуальном, а социокультурном — ситуацию неукорененности в конкретный культурный контекст, ситуацию конкретного выбора: страны, идентичности, культурной традиции.
>В сферу адаптированных и использованных в П.И. методологий входили в разное время экзистенциализм, (нео)марксизм, психоанализ, структурализм и постструктурализм. В свою очередь идеи и проблемы П.И. «проникли» в пограничные дисциплины и дискурсы и существуют там на правах «собственной проблематики». П.И. считаются одним из базовых критических дискурсов современности (постсовременности), наряду с постмодернизмом и феминизмом. В Украине в центре постколониального анализа находятся практики культурного колониализма. Последний понимается при этом как комплекс идеологий, практик, риторических стратегий (обеспечиваемых соответствующей институционализацией), направленных на поддержку политической и экономической власти-гегемонии (термин Грамши — см.) через создание и «натурализацию» оппозиций: универсальное — местное (как локальное), общечеловеческое — частное (этнографическое), модерновое (перспективное) — отсталое (внеисторическое), ответственное (взрослое) — несамостоятельное (подростковое), в которых первый термин каждой пары оценивается позитивно и является атрибутом метрополии, а второй — негативно — как принадлежащий колонии. Метрополия стремится при этом присвоить себе то, что высоко ценится по мировой шкале культурных ценностей, в том числе и мифы про «первородство».
В то же время культурный колониализм свойствен культуре колонизированного не менее, чем культуре колонизатора. В Беларуси соответствующие исследования акцентированы на проблематике маргинальности, репрессированной идентичности, транскультурности и «войны культур».
И.М. Бобков
