ПАТНЭМ (Putnam) Хилари (р. в 1926) — американский философ и логик. После защиты докторской диссертации (Лос-Анжелес, 1951) П. — преподаватель в Принстоне, профессор кафедры философии науки Массачусетского технологического института (1961—1965) и профессор математики и математической логики Гарвардского университета (с 1965).
Член Американской академии искусств и наук, национальных ассоциаций символической логики и философии науки, избирался президентом Американской философской ассоциации. Основные сочинения: «Философские записки» (т. 1 — «Математика, материя и геометрия», 1975; т. 2 — «Разум, язык и реальность», 1975; т. 3 — «Реализм и разум», 1983), «Смысл и моральные науки» (1978), «Разум, истина и история» (1981), «Множество лиц реализма» (1987), «Представление и реальность» (1989), «Реализм с человеческим лицом» (1990), «Прагматизм: открытый вопрос» (1992), «Возрожденная философия» (1992, 1993), «Слова и жизнь» (1994) и др. Основные проблемы философского творчества П. сводимы к следующим: что представляют собой референты абстрактных идей?
Может ли «объективность», оставаясь тождественной самой себе, зависеть от духа? Выступая до середины 1980-х представителем аналитической программы в философии, П. впоследствии подверг резкой критике ряд ее принципиальных положений. В работе «Разум, истина и история» П. сформулировал нетрадиционную гносеологическую позицию, обозначенную им как «внутренний реализм» (позже — «реализм с человеческим лицом» и «естественный реализм»). По мысли П.: а) мир не состоит из фиксированного множества независимых от сознания объектов, мы фрагментируем на них мир, вводя ту или иную концептуальную схему; б) истина есть определенный вид идеализированной рациональной приемлемости, критериями которой выступают операциональная применимость, когерентность, простота, внутренняя непротиворечивость и т.д.; в) возможно множество истинных описаний мира.
Согласно П., «простота и когерентность, а также другие подобные вещи суть сами ценности… часть нашей целостной концепции человеческого процветания…» Наука предполагает рациональность: «подлинная деятельность по отысканию аргументов о природе рациональности предполагает более широкую концепцию рациональности, чем концепция лабораторной проверяемости. Если нет фактической истины о чем-либо, которую можно было бы проверить выведением предсказаний, то нет и фактической истины относительно философского утверждения, включая и это данное. С другой стороны, любая концепция рациональности… должна включать также многое из того, что туманно, плохо определимо… Страх перед тем, что не может быть «методологизировано» — это не что иное, как фетишизм…». Истина и рациональность у П. не тождественны друг другу («опытные ингредиенты конкурируют в познании … нет ингредиентов помимо тех, что смоделированы концептуальным образом … нет ингредиентов, которые можно интерпретировать, не делая концептуального выбора»). Объекты здравого смысла («деревья и стулья»), с точки зрения П., суть «образцы реального», в то время как объекты, существование которых обосновывается истинными научными теориями, оказываются предметом соответствующих конвенций. В отличие от электронов и генов, априорных истин в реальности нет. (Согласно П., теория, рассматривающая мир независимо от познающего разума, возможно и сохраняет сей мир, но исключает возможность понимания каков он.) Геометрия Эвклида есть геометрия конечного пространства, как эмпирическая теория она синтетична.
>Математическое знание подвержено корректировкам, оно «квазиэмпирично». По мысли П., придание смысла процессу становления теорий, их конкуренции, их фальсифицируемости как методу их производства осуществимо лишь в контексте положенности некоей внелингвистической реальности (по отношению к которой язык имеет статус микрокосма): «есть внешние факты, и мы способны сказать, каковы они; но мы не в состоянии сказать, каковы они вне концептуального выбора». С точки зрения П., о «фактах», не созданных нами, допустимо рассуждать каким-то определенным образом лишь после выработки соответствующих языковых средств, сопряженных с ними способов выражения и некоей концептуальной схемы. В русле рассуждений П., необходимо отказаться от «картезианского» представления о природе ментального в качестве некоей сферы взаимодействия между когнитивными способностями человека и объектами внешнего мира. Чувственный опыт не есть пассивная регистрация объектов мира нашим сознанием, он, по П., является «переживанием, живым существом в своем опыте различных аспектов мира». П. предлагает поставить мысленный эксперимент: злодей-ученый с помощью суперкомпьютера подает на нервные окончания отделенного от тела человека мозга всевозможные сигналы, создающие у того /мозга — А.Г./ полную иллюзию реальности. Как возможно, — спрашивает П., — доподлинно определить, не являемся ли мы все «мозгами в чане». Или, с другой стороны, если мы — мозги в чане, способны ли мы сказать или попросту подумать о себе как о мозгах в чане. Очевидно, по П., что возможная истинность этой ситуации делает ее ложной. Согласно П., отношение слов к реальности неоднозначно.
Мозг без носителя способен использовать общие с людьми слова, но не может адресовать их к тем же вещам, что и мы. П. утверждает:
«Если возможный мир действительно реален, а мы не мозги в чане, то, говоря о ситуации вивисекции мозгов, мы имеем в виду образ «мозги в чане» или нечто подобное (при условии осмысленности). Часть гипотезы о нас как о мозгах в чане предполагает в нас нормальных людей (с другой стороны, быть реально в чане с мозгами не может быть частью галлюцинации). Иначе, если мы и в самом деле суть мозги в чане, то высказывание «мы — мозги в чане» будет ложным. Поэтому подобное предположение не может не быть ложным». По мысли П., данная ошибка кроется в самой теории референтов, согласно которой «лишь некоторые мысленные репрезентации необходимым образом соотносятся с отдельными внешними вещами или типами вещей». П. является одним из авторов «новой теории референции», противостоящей двухкомпонентной трактовке значения (референт — экстенсионал, смысл — интенсионал).
В границах данной теории принято полагать, что референция важнейших категорий языковых выражений не определяется и не обеспечивается систематически смыслом как таковым. По мысли собственно П., значение термина несводимо к его экстенсионалу: первое для П. суть «вектор», образованный несколькими компонентами, отражающими различные аспекты использования указанного термина (описание стереотипа, синтаксические и семантические маркеры и т.п.). Смысл термина не принадлежит отдельному человеку, он относится к сообществу тех, кто владеет данным языком. Общее, присущее всем правильным употреблениям, конституирует относительно стабильное «ядро» значения, выступающее «центром конвергенции» для всех исторически изменчивых значений данного термина.
Таковая инвариантность фундирует преемственность и сопоставимость в процессах эволюции научной терминологии. Как полагает П., «как хорошо понимал Кант, то, что универсум физиков не учитывает, не включает, пропускает, — это и есть та самая действительная вещь, которая устраивает так, что универсум становится возможным для нас, или создает то, что делает для нас возможным построить этот универсум из наших «чувственных побуждений (стимуляций)» — интенциональной, оценивающей, соотносящей работы «синтеза». Я полагаю, таким образом, что без оценок мы не можем располагать миром — мы попросту не имеем его».
А.А. Грицанов
