СВИФТ (Swift) Джонатан (1667—1745) — ирландско-английский писатель, общественный деятель и мыслитель, работавший преимущественно в жанре фантастической сатиры. В 1688 окончил Тринити-колледж Дублинского университета. Бакалавр (1688) этого колледжа, магистр искусств в Оксфорде (1692), доктор теологии (1702) в Тринити-колледж.
Принял духовный сан в 1695, с 1700 — викарий в деревне Ларакор в Ирландии. Декан (настоятель) собора св. Патрика в Дублине (с 1713).
Почетный гражданин Дублина (1729). В 1738 — в связи с тяжелой психической болезнью и утратой памяти над С. был учрежден постоянный надзор.
Основные сочинения: "Путешествия в некоторые отдаленные страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей" (1726), "Сказка бочки, написанная для общего совершенствования человеческого рода" (1704), "Письма суконщика" (1724—1725), "Полное собрание изящных и остроумных разговоров" (1738), поэма "На смерть доктора Свифта" (1739), "Дневник для Стеллы" (в 1784 опубликован отдельной книгой) и др. В 1711 изданы "Избранные сочинения в прозе и стихах". В 1735—1738 было осуществлено издание первого собрания сочинений С. в шести томах.
Первое крупное произведение С. — "Сказка бочки…" (англ. оборот, обозначающий "молоть чепуху", "говорить вздор") — содержало сатирическое описание религиозной жизни Британии начала 18 в. Изображая католическую церковь в облике Петра, лютеранскую (англиканскую) в образе Мартина, кальвинизм (пуританство) — как Джека, С. высмеивал как формальную избыточность самовитых дискуссий между их представителями, так и историческую изменчивость их догматов (по С., Петр носит три шляпы — в качестве меты нестабильности этих догматов). По мнению С. (в известной степени предвосхитившего идею "трансгрессии" и анализы безумия, осуществленные Фуко, присущие лишь второй половине 20 ст.), истинных репрезентантов человеческого рода надо искать не во дворцах, а среди обитателей Бедлама /дом для умалишенных в Лондоне — А.Г./, ибо именно там, по его убеждению, содержится основная масса индивидов, достойных ответственных государственных должностей. "Путешествия Гулливера" явили собой панорамное изображение не только духовной жизни Европы конца 17 — первой половины 18 в., но и компендиум гениальных догадок и провоцирующе-перспективных характеристик англо-саксонской ментальности как таковой. В книге оказались совмещенными идеи республиканизма и авторитаризма, идеалы почтения к разуму и агностицизма, а также сюжеты автобиографического плана (С. постоянно колебался в своих политических симпатиях и пристрастиях от власти к интеллигенции как ее антиподу и обратно.
Вызывая желаемые души умерших, герой С. отыскал
Брута, Сократа, Эпаминонда, Катона-младшего и единственного христианина — "сэра Томаса Мура" /Мора — А.Г./ как носителей любви к свободе, храбрости, патриотизму, разуму и иных — для того времени по сути — языческих добродетелей.) Отдавая должное накалу геополитических страстей того времени (попыткам Англии подчинить своему влиянию материковую Европу), С. не скрывает своего презрения к дворцовым интригам и атмосфере повальной слежки и доносительства, присущим всем авторитарным режимам: король Бробдингнега у С. говорит о "туземцах" (англичанах), что это — "выводок маленьких отвратительных пресмыкающихся, самых пагубных из всех, какие когда-либо ползали по земной поверхности". Уровень общности критически-сатирических обобщений, присущих творчеству С., возрастает сопряженно с эволюцией характера центрального персонажа произведения — Гулливера. Если впервой части доминирующей ипостасью Гулливера выступает отвага, самоуверенность, практицизм, типичные для облика путешественника в 18 в., то в рамках второй и третьей частей к ним крещендо добавляются некоторые элементы идиотической глупости: хвастовство — рассуждения о "нашем наиблагородном отечестве", россказни о короле — "владыке искусств и оружия, биче Франции". Пафосом четвертой части романа выступает уже всеобъемлющее (а не фрагментарное) отвращение к роду людскому, сопровождаемое преклонением перед добродетельностью и благородством гуигнгнмов (разумных лошадей, не знающих металлов, лодок, колеса, земледелия, алфавита). С. при своем антисциентизме выступал сторонником цивилизации, но акцентированно статичной, отмечая всевозрастающую деградацию людей (ср. с догадкой
Руссо о многомерности социального прогресса и принципиальной разновекторности существенных его составляющих). Многие пассажи творчества С. выглядят не только уникальными для общественной практики и горизонтов познания 18 в., но и прямыми предшественниками жанра антиутопии 20 ст. С. описывает кишащее шпионами "полицейское государство", осуществляющее охоты за еретиками и суды над "изменниками родины", — государство, стремящееся канализировать народное недовольство в военную истерию.
По С., в Лангдене ("Лангден" — анаграмма Англии) "…большая часть населения состоит сплошь из разведчиков, свидетелей, доносчиков, обвинителей, истцов, очевидцев, присяжных, вместе с их многочисленными подручными и помощниками, находящимися на жалованье у министров и депутатов… Прежде всего они соглашаются и определяют промеж себя, кого из заподозренных лиц обвинить в составлении заговора; затем прилагаются все старания, чтобы захватить письма и бумаги таких лиц, а их авторов заковать в кандалы. Захваченные письма и бумаги передаются в руки специальных знатоков, больших искусников по части нахождения таинственного значения слов, слогов и букв… Если этот метод оказывается недостаточным, они руководствуются двумя другими, более действенными, известными между учеными под именем акростихов и анаграмм.
Один из этих методов позволяет им расшифровать все инициалы согласно их политическому смыслу. Так, N будет означать заговор, В — кавалерийский полк, L — флот на море. Пользуясь вторым методом, заключающимся в перестановке букв подозрительного письма, можно прочитать самые затаенные мысли и узнать самые сокровенные намерения недовольной партии. Например, если я в письме к другу говорю: "Наш брат Том нажил геморрой", — искусный дешифровальщик из этих самых букв прочитает фразу, что заговор открыт, надо сопротивляться и т.д. Это и есть анаграмматический метод". Правители государств такого типа желали бы, по С., "устранять различия в мыслях, производя обмен мозгами посредством отпиливания части затылка…" Особый интерес представляет обоснование С. собственного акцентированного антидемократизма, гуигнгнмы у С. организуют жизнь по кастовой системе: так "генеральная ассамблея" гуигнгнмов имеет право всего лишь "увещевать" хозяина
Гулливера дать согласие на его изгнание. С. отчетливо понимал и наглядно продемонстрировал тоталитарный потенциал анархизма. Согласно С., когда нет законов и — соответственно — принуждения, то общественное мнение выступает единственным арбитром поведения отдельной личности.
Ввиду же "огромной тяги стадных животных к единообразию»это общественное мнение еще менее терпимо нежели любая система, основанная на законах. (Хотя инакомыслие для С. не более чем свидетельство извращенности ума: "для них /гуигнгнмов — А.Г./ разум не является, как для нас, инстанцией проблематической, снабжающей одинаково правдоподобными доводами за и против; напротив, он действует на мысль с непосредственной убедительностью, как это и должно быть, когда он не осложнен, не затемнен и не обесцвечен страстью и интересом".) — Ср.: Оруэлл, Новояз. Тем не менее, еще более универсальным и над временным оказался "культурологический" критицизм С., испытавший еще более счастливую судьбу, нежели свифтовское социальное обличительство. С. неоднократно подчеркивал, что "никогда не мог найти ничего общего между математикой и политикой", вопреки традиционной в его время точке зрения, со гласно которой теология "столь же точна", как математика или химия и посему священник или политик способны выражаться и выражаются бесспорно.
Характеризуя доминирующие тенденции в науке 17—18 вв., С. писал о бробдингнегах: "Знания этого народа очень недостаточны: они ограничиваются моралью, историей, поэзией и математикой, но в этих областях, нужно отдать справедливость, им достигнуто большое совершенство.
Что касается математики, то она имеет здесь чисто прикладной характер и направлена на улучшение земледелия и всякого рода механизмов, так что у нас она получила бы невысокую оценку. А относительно идей, сущностей, абстракций и трансценденталий мне так и не удалось внедрить в их головы ни малейшего представления". При этом отчетливо видна (иногда принципиально не объяснимая) готовность С. оказаться "по ту сторону" как опытно-экспериментальной науки, так и спекулятивного теоретизирования ввиду принципиальной ограниченности, по его мнению, обеих. (Ср. у С: размышляя о миниатюрности Гулливера, светила науки Бробдингнега, по свидетельству последнего, "после долгих дебатов… пришли к единодушному заключению, что я не что иное, как рельплюм сколькатс, что в буквальном переводе означает Lusus Naturae (игра природы), — определение как раз в духе современной европейской философии, профессора которой, относясь с пре зрением к ссылке на скрытые причины, при помощи которых последователи Аристотеля тщетно стараются замаскировать свое невежество, изобрели это удивительное разрешение всех трудностей, свидетельствующее о необыкновенном прогрессе человеческого знания".) Предельно жесткая и беспощадная ирония С. в одном из своих фрагментов обернулась для него иронией истории (ср. "нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…" у Ф.И.Тютчева). Философы летающего острова Лапуты, постоянно углубленные в себя и свои мысли настолько, что, по С., дабы они откликнулись на обращение, им "стучали по уху надутым пузырем", — "каталогизировали 10 000 неподвижных звезд, определили периоды движения 93 комет, и, опередив Европу, открыли, что у Марса — две луны…". По С., это звучало смехотворно, спутники же Марса — Фобос и Деймос — были действительно открыты в 1877. Правомерно предположить, что в исторической ретроспективе опережающим проявлением одной из исторически первых форм иммунной защиты человеческого духа от активизма и агрессивности техногенной цивилизации западно-европейского типа, а также высоко эвристичным сомнением в неограниченном линейно-поступательном потенциале классического рационализма выступили именно произведения С.
А.А. Грицанов
