А бабочка крылышками…
Елена Нелванд
Закон единой системы заключается в том, что все ее части жестко связаны друг с другом. И нет ни одного из нас – из всей неживой, растительной, животной и человеческой природы, во всей нашей Вселенной и даже за ее пределами, в неизвестных нам пространствах, кто не был бы соединен со всеми остальными. Все мы связаны вместе. И любое движение каждого из нас – в мысли, в желании, в действии – воздействует на всех. У нас даже нет возможности представить себе, насколько каждый из нас связан тысячами нитей со всеми. Михаэль Лайтман
Золотистая бабочка, покружившись, легко опустилась на алую чашу цветка. Без определенной цели. Капля росы, выпитая с первым лучом солнца, сладкая пыльца на завтрак и прозрачный весенний воздух, в котором порхала все утро с беззаботными подружками, наполнили ее без остатка. Ветерок нежно шевелил маковые лепестки, и мерное жужжание пчел постепенно переходило в дрему, но тут…
— Привет, подружка! — раздался бодрый голос, и большая золотистая стрекоза плюхнулась рядом. — Неплохо устроилась!
— Я тоже рада тебя видеть, — томно отвечала бабочка, — как поживаешь? Угощайся.
— Не откажусь, — новоприбывшая погрузилась на некоторое время во вкусовые ощущения.
— Да… — с уважением протянула она, наконец, — ничего не скажешь, умеешь ты принять. У тебя всегда самая вкусная пыльца на всем поле…
Левый усик бабочки выразил удовольствие, правый — легкое удивление.
— Я рада что тебе понравилось, но почему "у меня"? Это у всех… Ты ведь знаешь, я даже жилья себе не строю. Точно как ты: "где под каждым ей листком был готов и стол и дом"…
— Ой! Не напоминай! — встрепенулась стрекоза.- Из-за этой истории с муравьем мне и так нигде проходу не дают. Прославилась… тоже мне… Но это что…, — во взгляде сферических глаз промелькнуло легкое ехидство. — Где мне до тебя? Ведь ты у нас теперь знаменитость.
— Знаменитость?! Я?!
— А как же! Где ты живешь? Люди-то лишь о тебе и говорят. Ты у них самая модная тема, только и слышно: дефект бабочки, да дефект бабочки…
— Дефект? — не на шутку перепугалась бабочка. — Какой же у меня дефект? Ведь я такая, какой мне и следует быть!
— Ну не знаю, — протянула стрекоза, — вроде бы да… А их послушать, так выходит, что все проблемы из-за тебя: и экология, и перебои с продуктами, и увольнения, и… разве все упомнишь?
— Ах! — крылья бабочки, слабо потрепыхавшись, опали к спинке. — Ах!
— Эй вы! — новый голос, гнусавый и хриплый, ворвался в беседу. Издала его оливкового цвета жаба, ранее затаившаяся неподалеку… — Что за шум? Время к обеду, а вы мне тут все продукты разогнали! Вот возьму я и…
Длинный, узкий, гибкий и липкий язык, неожиданно метнувшийся между собеседницами, заставил стрекозу ошарашенно сорваться с места, и зависнуть на безопасном расстоянии. Бабочка же оставалась безучастной.
— Вот как… — с интересом уставилась на нее жаба. — Не боишься, значит?
— Мне все равно… — пролепетала бабочка. — Если у меня дефект… если я во всем виновата…
— Что такое?!
Стрекоза с опаской вернулась на цветок, и присела на самом краю, не сводя внимательного взгляда с жабьего рта.
— Это она из-за того, что говорят, — осторожно пояснила она. — Ну, ты знаешь… из-за дефекта бабочки.
— Ой, не могу! — заухала жаба, сложив перепончатые лапы на огромном животе. — Эффект, недоразвитые! Эффект! Эх вы! Существует теория, что взмах крыльев маленькой бабочки способен, по цепочке причинно-следственных связей, привести к несоизмеримым по размаху явлениям, ну, например, к торнадо.
— Эффект? — бабочка приободрилась. — Я, кажется, начинаю понимать, — задумчиво продолжила она. — Но ведь эта самая цепочка — неужели они… люди… могут думать, что она начинается с меня? Ведь, наоборот, это мы зависим от них во всем!
— Да уж, — проворчала стрекоза. — И как еще зависим… От всего, что они делают.
— От всего, что они думают, — с важностью подняла палец кверху жаба.
— От всего, что они чувствуют, — мечтательно расправила крылья бабочка. — Ведь известно, что когда у них в сердце пробуждается любовь, вся природа оживает. А когда любовь в них оскудевает, мир становится серым и холодным.
— Да, — согласилась стрекоза, не забывая, впрочем, следить за движениями жабы. — А еще мне мама говорила, что все мы, все живое и даже камни, опускаемся и поднимаемся вместе с человеком… Но я никогда не могла понять, что это значит.
— Да неужели? — насмешливо квакнула жаба. — И это единственное, чего ты не понимаешь?
— Если ты такая умная, — обиделась стрекоза,- может, объяснишь, почему они именно сейчас, вдруг, все хором заговорили об этой… как ее… теории?
— А потому что их начало сильно прижимать. Причем, по всему миру сразу. И медленно, со скрипом, но все же доходит до их сознания то, что ясно всякому дождевому червю — что мир неодолимо стремится к гармоничой связи между всеми своими частями. Что каждый влияет на всех и все на каждого. Что не выйдет так — одному хорошо, а другому плохо. Вот и вся премудрость. Всем будет плохо.
— Ну почему же плохо? — забеспокоилась бабочка. — Пусть лучше всем будет хорошо.
— Конечно, пусть. Очень даже пусть. Только для этого им надо… вернуться.
— Вернуться? — вмешалась стрекоза. — Это куда же?
— Друг к другу. А потом… все вместе, к Великой Силе Добра и Любви наполняющей все и движущей всем. Впрочем, это не вашего ума дело. А ну кыш отсюда. Сказала же вам — я проголодалась. Считаю до трех.
— Все-все, — заторопилась стрекоза. — Полетели, золотая моя, покружимся! Засиделись мы…
Юркий, веселый вертолетик взвился в воздух, искрясь в лучах полуденного солнца. Бабочка поднялась было следом… замешкалась, с опаской взмахивая крылышками… и, наконец, победив последние сомнения, бросилась вдогонку за выписывающей виражи подругой. В конце концов, эффект бабочки действительно не бабочкиного ума дело.
